Полосатое серапе Мориса свесилось вниз и закрывало его голову. Исидора резким движением открыла лицо пострадавшего и вскрикнула:
— Дон Энрике!
— Что случилось?! — выскочил из хакале перепуганный Фелим.
— Помогите мне снять его! — командирским тоном произнесла Исидора, отстегивая ремни, которыми был привязан к седлу молодой Пойндекстер.
— Святой Патрик! Да это же мистер Генри! — потрясенно хлопал глазами ирландец. — Он мертв?! Боже мой, неужели он мертв!
— Помогите же! — строгим окриком она привела паникера в чувство.
Фелим, бормоча под нос неясные восклицания, не без труда подхватил Генри на руки.
— В хижину, несите его в хижину!
О’Нил, кряхтя, внес бесчувственного юношу в низенький дверной проем.
— Укладывайте на постель! — продолжала давать указания Исидора.
Она стащила с раненого серапе, расстегнутую блузу и кем-то уже наложенную наспех повязку, насквозь пропитавшуюся кровью. На груди Генри зияла рана от пули.
— Он еще дышит, — низко склонившись над ним, сообщила девушка. — Скачите в форт, привезите врача!
Фелим растерянно бегал вокруг кровати и хватался за все склянки, что попадались под руку — видимо, ища спирт.
— Быстрее! — вновь прикрикнула на него Исидора. — Стойте! Не садитесь на Кастро — он уже устал, возьмите моего коня! Ради всего святого, торопитесь!
Она уложила Генри повыше, чтобы ему было легче дышать, и осмотрелась по сторонам. В углу стояла кадка с питьевой водой, а у входа были сложены пара тюков с вещами. Исидора бесцеремонно распаковала один тюк и достала оттуда хлопчатобумажную рубашку Мориса, которая тут же превратилась в несколько полосок чистой ткани для перевязки. Промыв рану водой, мексиканка наложила их крест-накрест, как умела, молясь о том, чтобы это принесло хоть какое-то облегчение и пользу пострадавшему.
— Пресвятая Дева! — шептала она, отирая мягкой тканью окровавленное лицо юноши. — Бедный, бедный дон Энрике! Кто мог сделать это с вами?.. Кто желал зла такому беззлобному созданию? Разве что пуля предназначалась другому… Как же это произошло?
Словно в ответ на ее слова, Генри распахнул глаза и остекленевшим взглядом уставился в потолок. Он тяжело дышал и хрипел, силясь что-то сказать.
— Молчите, дон Энрике! Молчите, ради Бога, берегите силы! — Исидора взяла его за руку и гладила по каштановым кудрям, успокаивая. — Скоро приедет врач, все будет хорошо, только не умирайте!
Раненый затих и вновь прикрыл веки.
— Вот так, — ласково то ли по-английски, то ли по-испански — она сама перестала разбирать — сказала девушка, будто мать над колыбелью младенца. — Отдыхайте, все хорошо. Держитесь, милый дон Энрике, нельзя умирать! Вы нужны здесь, вы не можете оставить отца, оставить… сестру. Вы нужны им, только представьте, как они огорчатся, если вы уйдете! О Пресвятая Дева, сохрани ему жизнь!
Исидора тревожно прислушивалась, не скачут ли к хижине лошади, хотя и понимала, что еще прошло слишком мало времени, чтобы успеть к форту и обратно. Здесь и сейчас рядом с умирающим была только она: и врач, и сестра милосердия, и друг, и мать, и священник. Исидора не боялась смерти, но как же не хотелось отдавать в ее когтистые лапы этого юного, чистого, светлого человека! Внезапно Генри стал ей очень близок, будто она единственная, кто может удержать его на этом свете.
Исидоре вспомнились их встречи, его приветливая улыбка и то участие, которое молодой Пойндекстер всегда проявлял по отношению к малознакомой сеньорите. Там, в Каса-дель-Корво, когда мексиканка впервые поняла, что стремительно теряет возлюбленного, кто подошел к ней и спросил, почему она так побледнела? Кто пытался разговорить ее и утешить, когда на душе было невыносимо мрачно? Кто навещал ее чуть ли не каждый день на асьенде ее дяди? Но когда этот добрый юноша вдруг перестал видеться с ней, Исидора даже не заметила этого, словно его никогда и не существовало. Не узнала, все ли у него в порядке, и теперь, похоже, жестоко за это поплатилась.
— Держитесь, милый дон Энрике… — без конца повторяла она над его постелью.
Исидора потеряла счет времени — начинало понемногу светать, а ей то казалось, что миновало от силы полчаса, то чудилось, будто она сидит с Генри больше суток. Снаружи послышались голоса десятка мужчин и лошадиное ржание — Фелим привел из форта целый отряд: военного хирурга-немца и майора с солдатами.
Врач резким шагом вошел в хакале и без промедления начал осматривать раненого, пристроив свой чемодан со всем необходимым на табурете возле кровати.
— Сеньор, он будет жить? — робко спросила Исидора, до дрожи боясь услышать отрицательный ответ.
— Я не Господь Бог, чтобы знать, кто будет жить, а кто нет, — не слишком деликатно ответил доктор. — Я должен сделать операцию, а у меня как назло нет ассистента! Этих так называемых сестер милосердия не сыскать, когда они нужны. Кроме того, у него сильно вывихнуто колено.
— Я хочу помочь! — вызвалась девушка, на что хирург смерил ее оценивающим взглядом.
— Что ж, боюсь, выбор невелик, когда в три часа ночи в форте не находится ни одной сестры милосердия, — согласился он. — Слушайте меня, не суетитесь и не паникуйте.
То, что происходило далее, Исидора в дальнейшем предпочитала не вспоминать. Она действовала четко, ведь от этого зависела жизнь человека. Лишь иногда ей становилось страшно за него, и, когда раненый в полубессознательном состоянии кричал от боли, мексиканка восклицала: «Дева Мария, он так страдает!»
Наконец врач в окровавленном переднике стер пот со лба и устало опустился на грубо сколоченную деревянную табуретку. Майор, услышав, что операция окончена, без стука вошел в хижину.
— Доктор Нойманн, какие сведения? — поинтересовался он.
— А сведения, майор, более чем интересные, — хирург взял в руки извлеченную из груди раненого пулю, обернутую в бинт. — Во-первых, ваш Пойндекстер родился в рубашке. Полдюйма вправо, и мы уже имели бы дело с трупом. А во-вторых, его несостоявшийся убийца — крайне непредусмотрительный человек. Ну кто же стреляет в людей мечеными пулями?
С этими словами он протянул майору главную улику, на которой были изящно выгравированы две буквы: «К.К.»
— Вне сомнения, это инициалы, — заключил комендант форта. — Кто-нибудь догадывается, кому они принадлежат? — обратился он к отряду.
Военные переглядывались в смятении, пока лейтенант Генкок не высказался:
— Доктор прав: нет более непредусмотрительного человека, чем хозяин оружия, из которого был сделан выстрел. Разумеется, если мы не имеем дело с хищением или подменой. Помнится, капитан Кассий Колхаун во время Мексиканской войны хвастался перед сослуживцами на весь гарнизон, что в его револьвере меченые пули, и он всегда может узнать подстреленную им дичь.
— Боже праведный, вот так дела! — раздались восклицания.
— Тише! — осадил врач расшумевшихся солдат. — Больному не нужен этот гомон, идите переговариваться на лесную опушку.
— Мы сейчас же организуем его перевозку в лазарет форта, — сказал майор.
— Об этом не может быть и речи. Больной потерял по меньшей мере пинту{?}[Американская пинта равна примерно 0,47 л.] крови, ему только что сделана операция, а еще он проехал бог знает сколько миль вниз головой. Нет-нет, еще одного путешествия он не переживет.
— В таком случае, вы остаетесь здесь под охраной караульных, а мы отправляемся в Каса-дель-Корво. Сеньорита, — майор обратился к Исидоре, которая все еще не отходила ни на шаг от постели раненого, — прежде чем мы покинем Аламо, я обязан задать вам несколько вопросов.
— Задавайте, сеньор, я готова отвечать. Только постарайтесь выражаться проще.
— Эти вопросы, к-хм, конфиденциальны. Секретны. Прошу вас, выйдите ненадолго.
Исидора нехотя поднялась на ноги и вышла вслед за комендантом, у порога еще раз обернувшись в сторону бледного, измученного Генри, словно боялась, что без нее он не справится с болью и пяти минут.
— Во-первых, сеньорита, как случилось то, что вы оказались в ночной час за десяток миль от дома?