— Я просто вышла на улицу, — ответила наконец Софья, не поднимая глаз и глуповато ухмыляясь.
— Зачем ты вышла? Ты мне не говорила, что собираешься выйти. Я слышала, как Констанция спрашивала тебя, пойдешь ли ты с нами на базар, а ты очень грубо ответила, что не пойдешь.
— Грубо я не отвечала, — возразила Софья.
— Именно грубо. И попрошу тебя не перечить.
— Я не думала говорить грубо, правда, Констанция? — Софья решительно повернулась к сестре. Констанция не знала, куда деваться.
— Не перечь, — сурово повторила миссис Бейнс. — И не пытайся втянуть Констанцию в эту историю, я этого не допущу.
— Ну конечно, Констанция всегда права! — заметила Софья с иронией, неслыханная дерзость которой потрясла миссис Бейнс до самого ее громоздкого основания.
— Ты хочешь довести меня до того, чтобы я тебя отшлепала, милочка?
Она вышла из себя, и по дрожанию ее локонов было видно, как действует на нее бесстыдная дерзость Софьи. Но тут у Софьи опустилась и надулась нижняя губка, и все мышцы ее лица, казалось, расслабли.
— Ты очень скверная девочка, — сдержанно произнесла миссис Бейнс. («Ты у меня в руках, — подумала миссис Бейнс. — Можно умерить гнев».)
Софья всхлипнула. Она уподобилась маленькому ребенку. Не осталось и следа от той юной девицы, которая без разрешения и без сопровождения невозмутимо переходила Площадь.
(«Я знала, что она расплачется», — сказала себе миссис Бейнс со вздохом облегчения.)
— Я жду, — произнесла она вслух.
Второе всхлипывание. Миссис Бейнс изобразила терпеливое ожидание.
— Вы сами велите мне не перечить, а потом говорите, что ждете ответа, — заливаясь слезами и всхлипывая, бормотала Софья.
— Что ты сказала? Как я могу что-нибудь понять, когда ты говоришь так нечленораздельно? (Однако миссис Бейнс не разбирала ее слов из осторожности, которая мудрее доблести.)
— Это не имеет значения, — со всхлипом выпалила Софья. Теперь она рыдала, и слезы рикошетом слетали с ее прелестных пунцовых щечек на ковер. Она дрожала всем телом.
— Не веди себя, как взрослый ребенок, — приказала миссис Бейнс с оттенком грубоватого увещевания.
— Это из-за вас я плачу, — с горечью сказала Софья. — Вы заставляете меня плакать, а потом называете взрослым ребенком! — Все ее тело содрогалось от набегающих волнами рыданий. Говорила она так невнятно, что теперь мать действительно с трудом разбирала слова.
— Софья, — проговорила миссис Бейнс с величавым спокойствием, — не я заставляю тебя плакать, а твоя нечистая совесть. Я просто задала тебе вопрос и намерена получить ответ.
— Я уже ответила вам. — Сделав над собой огромное усилие, Софья перестала всхлипывать.
— Что ты мне ответила?
— Я просто вышла на улицу.
— Со мной эти фокусы не пройдут, — сказала миссис Бейнс. — С какой целью ты вышла, да еще не сказав мне? Если бы ты потом, когда я вернулась, по собственной воле объяснила мне, что произошло, все могло бы быть по-иному. Но ты не произнесла ни слова! Спрашивать приходится мне! Ну, побыстрее! Мне больше некогда ждать.
(«Я пошла на уступку тогда с касторкой, милочка, — сказала себе миссис Бейнс. — Но это не повторится! Никогда!»)
— Не знаю, — пробормотала Софья.
— Что это значит — «не знаю».
Бурные рыдания возобновились.
— Это значит, что я не знаю. Я просто вышла из дому. — Голос у нее зазвенел, она заговорила громко, но неразборчиво. — А что особенного, если я вышла?
— Софья, я не допущу такого тона. Если ты воображаешь, что, оставив школу, сможешь поступать как тебе заблагорассудится…
— Разве я хочу оставить школу? — возопила Софья, топнув ногой. Ее охватил порыв гнева, как будто это движение выпустило таившихся в ней демонов бури. Лицо ее исказилось неукротимой яростью.
— Вы все хотите сделать меня несчастной! — закричала она в бешенстве. — Теперь я не имею права даже выйти из дому! Вы плохая, жестокая женщина! Я ненавижу вас! Можете делать со мной, что пожелаете! Если угодно, посадите меня в тюрьму! Я знаю, вы были бы рады, если бы я умерла!
Она бросилась вон из комнаты, хлопнув дверью с такой силой, что задребезжал весь дом. И кричала она с такой силой, что ее можно было слышать в лавке и даже в кухне. Для миссис Бейнс это было ошеломляющим испытанием. Ах, миссис Бейнс, зачем же вы обременили себя свидетельницей? Зачем вы столь твердо заявили, что намерены ждать ответа?
— Право, — с запинкой произнесла она, облекаясь вновь в пелену величавого достоинства, как в шарф, сорванный ветром, — я и не думала, что у бедной девочки такой скверный характер! Как жаль, как печально для самой дочери! — Ничего иного миссис Бейнс сделать не могла.
Констанция, которая не могла долее выносить унижения матери, бесшумно выскользнула из комнаты. Поднимаясь на третий этаж, она дошла до середины лестницы, но, услыхав частые громкие, тяжкие всхлипывания, остановилась и крадучись спустилась вниз.
Дорого стоила матери первая в ее жизни встреча с чадом, которое не чувствует благодарности за то, что его произвели на свет. Она подорвала ее глубокую, непоколебимую веру в себя. Миссис Бейнс всегда считала, что знает все о своем доме и полностью в нем распоряжается. И вдруг она сталкивается с неведомой особой, слоняющейся по ее дому, как бы натыкается на глыбу мрамора, удары о которую заставляют ее понять, чего ей остается лишь отойти в сторону.
V
В воскресенье днем миссис Бейнс сделала попытку немного отдохнуть в гостиной, где приказала зажечь камин. Констанция сидела у отца в спальной рядом. Сильно простуженная Софья лежала под одеялом в комнате наверху. В эти минуты единственным утешением для миссис Бейнс были простуда Софьи и новое платье. Она предсказывала, что Софья заболеет, отказавшись от касторки, так оно и случилось. Постояв в ночной сорочке у окна прохладным майским утром, Софья получила то, что миссис Бейнс называла «местью природы». Что касается платья, то в нем она молилась Богу в приходской церкви, в нем просила Бога за Софью перед обедом; четыре двойных ряда гипюра на юбке получили во время церковной службы высокую оценку. В своей накидке, отделанной кружевами, и низкой шляпке с завязкой, она несомненно придавала особый блеск собранию прихожан. Миссис Бейнс была дородна, и моды, предписывающие свободный покрой, широкие ниспадающие контуры и просторные объемы, соответствовали ее фигуре. Не следует думать, что полные дамы зрелого возраста хотят привлечь взор мужчин и потревожить их думы лишь нравственными чарами. Миссис Бейнс сознавала, что хороша собой, статна, представительна и элегантна, и сознание этого доставляло ей истинное удовольствие. Не сомневайтесь — она поглядывала через плечо в зеркало с не меньшим волнением, чем юная девица.
Отдохнуть она не смогла — не удалось. Погруженная в думы, она сидела в той же позе, в какой два дня тому назад сидела Софья. Ее поразило бы, если бы она услышала, что у нее и у ее провинившейся дочери поза, осанка и выражение лица удивительно сходны. Но все было именно так. Какой-то добрый ангел нарушил ее покой, и она бесцельно подошла к окну и бросила взгляд на пустынную Площадь и дома с закрытыми ставнями. Ей, величественной матроне, тоже было свойственно подвергаться странным мгновенным приступам тоски по более романтичной жизни, стремительным полетам хвостатых комет по небесной тверди ее духа, легким, необъяснимым приступам меланхолии. Добрый ангел, выведя ее из подобного настроения, направил ее взор на некое место в верхней части Площади.
Не спеша, но и не теряя времени, она вышла из комнаты. В укромном уголке под лестницей стоял ящик, размером в один квадратный фут и глубиной в восемнадцать дюймов, обитый столовой клеенкой. Она наклонилась и отперла его; внутри, в мягкой подкладке, хранился серебряный чайный сервиз семьи Бейнс. Она вынула чайник, сахарницу, молочник, кувшин для кипятка и подставку для пирога (почти плоское блюдо с изогнутой полукруглой ручкой), гравированные и позолоченные внутри; эти фамильные ценности сверкали в темном углу, отражая затаенную гордость благопристойного семейства. Она поставила все это на поднос, который всегда стоял наготове в тихом убежище. Затем она посмотрела на лестницу, ведущую на третий этаж.