Я прямо-таки упал с дерева и прижался к земле, точно кошка в ожидании добычи.
Вслед за мячом из-за дома выбежал маленький, лет пяти, барчонок в коротеньких плюшевых штанишках и такой же курточке. Он догнал мяч, схватил его и, размахнувшись, бросил туда, откуда мяч прикатился. Сам барчонок, расстегивая на ходу штанишки, побежал прямо на нас. Подскочив к яблоне, где мы лежали, он остановился и присел. Мне стало до того противно, что я отвернулся, а Сашко потянулся к палке.
Я вспомнил о щепке, которую дали мне барчуки вместо хлеба. Сейчас отомщу...
- Забирай его в плен, - прошептал я, и не успел барчонок подхватить штанишки, как мы оцепили его с двух сторон.
- Руки вверх! - приказал я.
Барчонок доверчиво поднял руки, не выказывая ни малейшего страха. Наверно, он подумал, что мы играем с ним.
- Ты буржуй? - спросил я грозно.
- Я эсел, - ответил барчонок.
- Жалко бить, маленький, - сказал я.
- А вы кто? - простодушно спросил барчонок.
- Мы большевики, - ответил я как можно строже.
- А я эсел, и мой папа эсел.
Клокоча от злости, я передразнил:
- «Эсел, эсел», на колу висел! Тикай отсюда, пока по шее не надавали!
Не успел я проговорить это, как Сашко стукнул барчука по затылку, барчонок не ожидал этого и так испугался, что не закричал, а молча, то и дело оглядываясь, побежал к своему дому.
Несолоно хлебавши, сердитые, мы с Сашко вернулись на дворик деда Карпо. А тут еще, когда пролезали под проволокой, я зацепился и порвал штаны.
А в барском доме гремело веселье. Я глядел туда с обидой и вспоминал слова рабочего в степи у костра: «Не царь враг, а буржуи». И правда: ишь задаются, хуже, чем при царе.
Ничего, припомню я вам щепку...
5
Ночевали мы у деда Карпо. Я спал на голых полатях, но мне было тепло и уютно, как дома.
Утром бабка Христя дала матери целый фартук пшеницы и ничего за это не взяла. А еще они с матерью пошли по соседям и там поменяли почти все вещи, кроме утюга. Мать наменяла пять стаканов проса, десять фунтов ячменя, связку цибули, ведро картошки и много семечек. Мешок наш приятно отяжелел.
Какое счастье привалило! И еду мы добыли, и домой не пешком пошли: дед Карпо запряг волов и повез нас в город.
Всю дорогу я лежал в гарбе и смотрел в небо, где, мерцая крылышками, пели жаворонки, плыли веселые облака.
Дед Карпо не спеша погонял волов и разговаривал с матерью:
- Був я вчера на базаре. Ходят слухи, шо главный большевик Ленин в Россию вертается. Кажуть, теперь селянам землю дадуть... Хотел я спытать у городового, чи як вони теперь называются - новая полиция, чи шо? Стоит австрияка с шаблей. Я кажу: «Гражданин!» - «Какой я тебе гражданин?» - «А як же! - говорю. - Теперь свобода». - «Вот я тебе дам в морду, и узнаешь свободу». Бачь, голубонька, опять паны, опять неволя. Ось послали мене селяне в город, есть тамочки один человек, он только и знает правду про Ленина.
- Дедушка, я могу рассказать про Ленина, - сказал я.
Дед Карпо усмехнулся:
- Хто тоби сказав?
- Рабочий...
- Лежи, сынок, не мешай нам разговаривать, - сказала мать.
Покачивалась гарба, проплывали курганы, сплошь запестревшие яркими весенними цветами, а я лежал в гарбе, как в люльке, и любовался степью. Скоро показалась вдали Богодуховская балка, а за нею открылся наш задымленный городок с заводскими трубами, с терриконами шахт. Сердце радостно зашлось: скоро увижу Ваську.
Мы въехали в город со стороны базара. Мать решила заглянуть туда, чтобы поменять зерно на муку, а семечки - на подсолнечное масло.
На базаре я столкнулся с колбасником Сенькой. Он был одет нарядно, как на пасху. За ним плелась целая орава гимназистов и кадетов.
Сенька долго глядел на меня в упор и вдруг рассмеялся.
- Председатель, - сказал он, - господа, поглядите, председатель приехал на своих рысаках!
Кадеты захохотали, глядя на понурых волов деда Карпо.
Сенька дернул меня за подол рубахи:
- Ну, как живем, председатель? Помнишь, спорил, что твой отец главный? Брехун, ваше благородие! В городе мой папаня главный! И я главный над тобой! Я могу весь город купить. Хочешь, тебя куплю? - спросил вдруг он, перемигиваясь с кадетами. - Говори, сколько ты стоишь вместе с этой рубахой и со штанами?
- Я не лошадь, не продаюсь, - сказал я хмуро.
- А я все равно куплю, - настаивал Сенька, не отпуская подола моей рубахи. - Говори, сколько за тебя дать, плачу все до копейки!
- Я тебя сам могу купить.
Опять кадеты засмеялись, а Сенька воскликнул:
- Купи, плати двадцать тыщ! Ну, плати! А-а, голопузик, денег нема. А у меня есть. Вот, смотри. - И Сенька достал сначала из одного кармана, потом из другого, потом из-за пазухи три пачки настоящих царских денег трехрублевок, десяток, пятерок, даже несколько сотенных бумажек с портретом царя. Он взял одну сотенную и сказал: - Хочешь, порву?
- Хочу.
Сенька разорвал сотенную, сложил половинки и еще разорвал их, потом сложил четвертушки и тоже разорвал. Клочки от денег он швырнул в небо, развеяв их по ветру.
- Видал?
- Видал.
- Хочешь, еще порву?
- Порви.
- Ишь ты, я лучше духов куплю! Эй, тетка!
К нему подошла женщина, крепко державшая обеими руками флакон духов, завернутый в белый платочек.
- Почем? - важно осведомился колбасник.
- Сто рублей.
- Получай! - Сенька плюнул на пальцы и стал отсчитывать деньги. Взяв духи, он открыл их и побрызгал себе на грудь.
Поплыл приятный аромат.
- Хочешь понюхать? - спросил он.
Шут меня дернул потянуться носом к флакону. Сенька сунул мне под нос дулю.
- Чем пахнет? - спросил он под громкий хохот кадетов.
Даже рыжий Илюха, оказавшийся неподалеку, засмеялся.
Сенька стал мне противен. Я отошел и наблюдал за ним издали.
Колбасник облил духами свою братию, побрызгал на курицу, потом сорвал у забора желтый цветок мать-и-мачехи, смочил его духами и, крякая от удовольствия, стал нюхать:
- Ух, как пахнет!
Пустой пузырек Сенька забросил через забор, и вся орава направилась к лотку покупать папиросы «Шуры-муры». Ко мне подошел Илюха:
- Ленька, ты разве ничего не знаешь?
- А что?
- Думаешь, почему они тебя председателем дразнят?
- Не знаю.
- Твой отец уже не председатель. Его вчера скинули. Сенькин отец стал председателем.
На душе стало тяжело и тревожно. Я решил, не скажу матери и не буду верить Илюхе, пока у Васьки не спрошу.
Мать выменяла на зерно и подсолнухи полпуда муки и бутылку подсолнечного масла.
Деду Карпо нужно было ехать туда же, куда и нам. Мы сели в гарбу и поехали.
Вот и окраина, а дед Карпо все ехал с нами.
- Значит, вам куда? - спросил он у матери.
- Нам вон на ту улицу, где лавка.
- Та и мени вроде туда, я точно не знаю.
- А кого вам нужно? - спросила мать.
- Та оце ж люди казали, председатель Устинов десь, тут живо, а в якой хате, не знаю.
Мать рассмеялась:
- Что ж вы раньше не сказали, дедушка!
- А шо?
- Устинов - мой муж.
Дед остановил волов и с недоверием уставился на мать, поглядел на меня.
- Ты жинка Устинова?
- Правду говорю, - повторила мать с улыбкой.
Дед покачал головой.
- Чого же ты раньше не обозналась? От вы, бабы, секретный народ! Гей, ледачи! - весело прикрикнул дед Карпо на волов и стукнул палкой одного из них. Ленивый вол только взмахнул хвостом. Гарба закачалась на ухабах.
Дед и моя мать смеялись. Они не знали, что отец наш уже не председатель...
Мы повернули за угол. Возле Абдулкиной землянки сидела на лавке Тонька. Увидев меня, Тонька сорвалась с места и помчалась сзывать ребят. Они высыпали тучей и закричали: