- Тетя больная, - доказывал Васька бедным голосом. - Мы ей макухи насобирали...
В ту же минуту невдалеке звякнули шпоры, и возле нас остановился еще кто-то.
- Что здесь происходит, господин есаул?
Фон Графф осветил фонариком подошедшего, и мы обмерли. Перед нами стоял Генька Шатохин, с саблей, в белых перчатках.
- К тете Варе на рудник идут, - объяснил фон Графф. - Да уж больно подозрительно.
Генька подошел к Ваське и поднял его голову за подбородок.
- Господин есаул! - испуганно вскричал кадет. - Это красные...
Кадет не успел договорить, Васька ударил его головой в живот, и он поскользнулся.
- Тикай! - крикнул мне Васька и метнулся в темноту.
Фон Графф схватил меня, но я рванулся изо всех сил.
- Огонь! - приказал офицер. - Стреляй!
Грянул выстрел. У меня похолодела спина. Я бежал за Васькой, перепрыгнул через какой-то ров, упал, снова поднялся. В это время за спиной холодно прозвучал второй выстрел, третий. Пуля пискнула над головой, а я все бежал, не видя, куда бегу и где Васька. Почему-то я слышал, как звенели в моем кармане гильзы от патронов.
Внезапно послышался всплеск. «Кальмиус», - мелькнуло у меня в голове, и я тут же провалился в холодную воду. Где-то позади грохотали выстрелы, слышался тяжелый топот ног. Страх толкал вперед.
- Ленька, где ты? - услышал я знакомый голос.
Я хотел ответить и не мог. На берегу невидимая рука схватила меня за рубашку и потащила к себе. Это был Васька. Он лежал в неглубокой яме.
- Пригнись.
Я пригнулся.
Шел дождь. Впереди тарахтел пулемет. Пули посвистывали и со стороны рудника.
- Плечо жгет, - корчась от боли, сказал Васька и, потянув, разорвал на себе рубашку. Она была мокрая от дождя, и на ней виднелись пятна крови.
Васька полежал, прислонив лицо к мокрой траве, и с трудом поднялся.
- Теперь идем, - сказал он. - Приказ надо передать. Идем скорей.
Вдруг позади раздались сразу два выстрела. Васька выгнулся, будто ему к спине приложили раскаленное железо. Шатаясь, он постоял мгновение и рухнул прямо на меня.
- Ты чего, Вась, Вася? - тормошил я, выбравшись из-под него.
Дыхание его стало частым и горячим.
Дождь ринулся сплошным потоком. Я лежал на мокрой траве, сжавшись в комок.
Со стороны деревни Семеновки подул ветер, и рубашка, прилипшая к телу, казалась ледяной. Пули свистели все реже. Васька хватался за траву, пытаясь ползти, но вырывал ее с корнями, не в силах тянуть отяжелевшее тело. Наконец он приподнял голову и повернул ко мне лицо с закрытыми глазами.
- Ты думаешь, я не встану? - неожиданно спросил он с обидой и злостью в голосе.
Ужас овладел мною. Я не знал, что делать, и заплакал. Теплые слезы текли у меня по щекам.
- Думаешь, не встану? - повторил он и встал, ища рукой опоры.
- Вася, - сказал я и взял его за горячую руку. - Я боюсь, Вася.
Опираясь на меня, он шатался на широко расставленных ногах.
- Идем, не бойся. У меня только в спине болит. Иди, я буду за тебя держаться. Ты теперь ничего не бойся. Приказ надо передать, а то наших побьют.
Он отстранил мою руку, сделал шаг вперед, но споткнулся и упал вниз лицом, повалив и меня.
- Чего ты? - спросил я. - А? - Но больше ничего не мог сказать. Соленый ком застрял в горле, и мне трудно стало дышать.
Васька лежал молча. Казалось, он что-то вспоминал и никак не мог вспомнить. Вдруг он спросил и так, что у меня мороз прошел по коже.
- Ты думаешь, я помру? - и повторил хрипло и тяжело: - Думаешь, помру, да?
Со страшным напряжением, опершись одной рукой на меня, он снова встал. Сделал два шага и опять упал.
Я склонился над ним. Васька не дышал.
Я никогда не видел человека, который бы не дышал.
И тогда я понял, что Васька умер, что я остался один на этом кургане, в этой большой степи, во всем мире...
Я почувствовал острую жалость к себе, и она хлынула горячим потоком слез.
Я вскочил и, плача, побежал к Пастуховскому руднику.
Дальше все проходило как во сне. Около домов кто-то гнался за мной и кричал: «Стой, стреляю!»
Потом меня привели к командиру Сиротке. На нем были красные галифе, на поясе висела шашка. Сиротка узнал меня, ласково обнял единственной рукой, и я долго рассказывал ему, как попал сюда и что случилось со мной и моим другом на берегу речки Кальмиус.
Когда я, всхлипывая, умолк, он попросил:
- Повторить приказ можешь?
Я повторил, что запомнил.
Откуда-то явился матрос Черновал, дядя Ваня и Абдулкин отец, дядя Хусейн. Сиротка сказал, что надо объявить тревогу.
- Хлопцы, по коням!
- По ко-о-ням! - запели всюду голоса.
На востоке вполнеба занялась алая заря. Тысячи конников, выхватив шашки, лавиной помчались к городу.
Я все еще не мог прийти в себя. Шахтер Петя отвел меня в дом, напоил чаем, а потом принес и велел надеть галифе, гимнастерку и серую островерхую шапку с красной суконной звездой, пришитой спереди.
- Вот теперь ты настоящий кавалерист! Будешь служить со мной, пулеметчика из тебя сделаю. Видишь тачанку? Это наша с тобой судьба! Будем воевать, пока трудящийся народ не победит на всем свете! И не печалься. Погляди, какие у нас кони! Четверка! Сядем с тобой за пулемет, и только искры из-под копыт засверкают! Не горюй, Ленчик!..
Днем на широком рудничном дворе я увидел много новых гробов. Я вглядывался в лица убитых и неожиданно увидел того, кого искал. Васька занимал только половину грубого, неоструганного гроба и лежал как живой. Высокий лоб его, как всегда, был нахмурен. Теплый степной ветерок тихо шевелил его белые волосы, клином спадавшие на лоб.
Слезы сами собой лились и лились по моим щекам. Я смотрел на побелевшее, но такое родное хмурое лицо, на упрямо сжатые губы и вдруг подумал: сейчас он откроет глаза и спросит: «Ты думаешь, я помру?»
Я повернулся и убежал, чтобы не видеть, как будут его хоронить...
Так умер Васька, мой суровый и нежный друг, и последняя ночь его жизни была последней ночью моего детства.
Степь... степь...
Такая загадочная и простая, далекая и родная, полынная шахтерская степь.
Много лет я не видел ее, но запах ладана и чабреца, красные брызги мака и трель невидимых жаворонков и теперь ярко встают передо мной, как только я закрою глаза.
Детство. Знойная донецкая степь - родина горькой полыни.
Детство. Розовый дым заводских кочегарок, кривые землянки, мелкая речка Кальмиус и степь, степь без предела...
Москва, 1937, 1950 - 1953
notes
Примечания
1
По преданиям, шахтерский черт, живший в шахтах.
2
Блох
3
На войне как на войне (фр.)
4
Внимание! Приготовиться! (нем.)
5
Поймать парня! (нем.)
6
Германия, Германия превыше всего (нем.)
7
Подойди ко мне, мальчик (нем.)
8
Подойди, подойди ко мне (нем.)
9
Я тоже рабочий! (нем.)
10
Да здравствует революция! (нем.)
11
До свидания! (нем.)
12
Миллион