— Благополучно ли прибыли?
— Какие новости у вас?..
И только после этой обязательной церемонии перешли к разговору.
— Ой, как же выросли ваши дети! Старшая совсем невеста! А этот парень? Как у него храбро сверкают глаза, почти мужчина стал!.. Видно, не простой человек из него выйдет.
Тут хозяйка заметила меня, примостившегося у входа в юрту, и закричала совсем другим голосом, точно на приблудного щенка, слизывающего пенку:
— Па! А ты тут что торчишь, разинув свою ненасытную пасть? Где телята? Ступай их паси, а не людской разговор слушай!
Я и вправду глядел на гостей, точно на чудо, и очнулся лишь от окрика хозяйки. Как ошпаренный, даже не коснувшись порога, я выскочил вон.
Хозяйка прогнала меня не только потому, что ей было неприятно видеть, как мои всегда голодные глаза будут следить за гостями, раздающими подарки и обильно угощающимися. Она боялась, что гости, взглянув на мое чудом удерживающееся на плечах рванье, потом станут рассказывать везде, как скудно держат эти богатые люди своего дарового батрака.
Я угнал телят к Каменной горке, но мысли мои все еще оставались в юрте. Мне вспоминались прекрасные наряды гостей, их необычные разговоры и особенно почему-то, как они хвалили хозяйских детей. Я принялся снова думать про умершую маму и заплакал.
Вдруг между моими босыми ногами, покрытыми, словно рыбьей чешуей, цыпками, пополз песок в ямку. Это было, конечно, жилище комолого жучка Тонгур-Чучу. Бывало, увидев такую ямку, мы с братом Бадыем схватим палочки, водим ими по краю ямки и кричим: «Тонгур-Чучу, Тонгур-Чучу, к твоему дому приехали гости в белых халатах, вылезай скорей!» И в самом деле, после этих слов Тонгур-Чучу, пятясь задом, вылезает из ямки, поглядит вокруг, увидит, что его обманули, — и снова в ямку.
Я вспомнил прошлые забавы и тоже принялся вызывать Тонгур-Чучу, но он не вышел — видно, слишком сильно я разворошил песок. Вокруг таких ямок было множество, я стал вызывать другого — тот оказался неспесивым и вышел. Затем третьего, четвертого… Вдруг маленькая саранча выпрыгнула из-под моих ног и упала на край ямки. Песок стал осыпаться, увлекая с собой саранчишку, она принялась карабкаться изо всех сил, но тут выбежал Тонгур-Чучу и уволок ее в ямку. Это произошло так мгновенно, что я даже присвистнул. Оглянулся вокруг — никого нет, не с кем поделиться увиденным, только телята бродят, щиплют траву. Я крикнул телятам:
— Эх, вы! Ничего не соображаете, ничего не видите своими большущими, как луна, глазищами! А здесь такой страшный зверь живет, хоть кого может к себе в нору уволочь, а бедная жертва бьется, вырывается из его лап!
Я принялся за работу: ловил жуков, саранчу, мух и опускал в ямки к Тонгур-Чучу. Жучок неожиданно выскакивал и стремглав уволакивал жертву. А если добыча была слишком крупна, старалась вырваться, боролась, песок сыпался сильнее и увлекал-таки с собой насекомое в норку жука. Видно, Тонгур-Чучу в таких случаях сам сильно ворошил песок, подталкивая жертву на дно. Я бросал ему очень крупных жуков, и тех он хватал и уволакивал: сама земля ему помогала.
Я теперь сообразил, почему это жучок выскакивал, когда мы палочкой шевелили песок в ямках; раньше-то я думал, что Тонгур-Чучу на самом деле выбегает встречать гостей, обманутый нашими песнями. Я решил повнимательней разглядеть Тонгур-Чучу, стал прутиком водить по ямке, а когда жучок выскочил, я схватил его в пригоршню вместе с песком и высыпал на камень. Жучок был бескрылый, маленький, меньше даже обыкновенной мухи, голый. Похож чем-то на лесного клопа. Наверное, если бы он жил не в песке, то даже норки бы себе вырыть не смог. «Хитрый какой, — подумал я. — Не всякий человек до этого додумается, так ловко свою силу увеличить!»
Я вспомнил нарядных гостей моих хозяев, представил, как хозяйские дети уплетают сейчас жирные куски, вздохнул и утешил себя: «Ну и пусть! Зато скоро я, как мой дядя Шевер-Сарыг, буду знать все тайны лесных зверей, птиц и насекомых…»
Мой дядя Шевер-Сарыг — один из самых известных охотников в окру́ге. Иногда мне удавалось упросить его взять меня с собой на охоту, и тогда я бывал счастлив. И не только из-за самой охоты, обильной еды, но главным образом из-за дядиных рассказов. Дядя никогда не ответит на твой вопрос «нет» или «отстань, не знаю», как обычно взрослые отвечают детям, а спокойно объяснит или выскажет свои предположения, если в чем-то не уверен, сомневается. Мне казалось, что дядя знает про окружающий мир все. Бывало, увязавшись за ним, я спрашивал его буквально обо всем, что видели глаза, и он всегда обстоятельно отвечал.
— Сколько у этих сеноставок шалашей, юрт, чумов, дядечка! Только почему они в своих чумах не сидят? Я их там ни разу не видел.