— Неужто твой дядя так тебе и сказал: «Садись на бычка и поезжай», или ты сам один попросился ехать, храбрец мой?
— Не-ет… Да они же были пьяные… — Я не заметил, как рассказал все, что было.
Старики переглянулись.
— Что я тебе говорил? Какой нормальный человек пустит в такую дорогу ребенка?.. Подлец!.. Почему же, когда отрезвел, догнать не кинулся?..
— Сынок, а ты знаешь, что эта дорога ведет через перевал? Ты же заблудиться мог, — спросил Тойлу.
— Знаю! Ведь это та самая дорога, по которой привезли меня сюда. Я ее хорошо заприметил, чтобы, когда придется ехать к отцу, не сбиться!
— Слышишь? Сам был здесь, а сердце туда рвалось, на родину! — сказал Тойлу, читая мои мысли, как всеведущий бог.
— Не попади мы сюда, закончилась бы навсегда его сказка… — проговорил, качая головой, Чарык-Чак. — А где ты думал ночевать, мой мальчик, если бы не увидел костра?
— Не знаю… Я забрался, как вчера, на высокий кедр и увидел ваш огонь.
— Ах ты орленок мой! От страха на дереве спасешься, но в холод это самое быстрое путешествие к смерти! — И добавил: — Ты подумай, старик, что нас понесло на охоту — его и наше счастье! Нет счастливей добычи для человека, чем человеческая жизнь!.. Я тебе говорил, когда гадал на обожженной овечьей лопатке, что нас ждет небывалая удача! Видишь, гаданье сбылось!
Старики ели мало, но много пили чая из больших, давно потерявших лак чашек из березового корня. Чарык-Чак подал мне ножичек, острый как бритва, я обрезал им кусочки жирного и сочного мяса молодой маралухи и с жадностью отправлял их в рот. Чтобы легче было есть, Чарык-Чак дал мне много зеленого лука.
От тепла и обильной еды меня клонило ко сну. Чарык-Чак сказал:
— Завтра, сынок, мы тебя посадим за седло и повезем к твоему дяде да отчитаем его хорошо.
Но я от этих слов вскочил как ошпаренный и завопил тоненьким и несчастным голосом:
— Дорогие дяденьки, ради бога, заберите бычка и угоните его к дяде, а меня не отдавайте ему! Теперь перевал совсем ведь близко, я пешком доберусь к отцу!
— Ну ладно, — согласился Чарык-Чак. — Наверное, и правда не стоит тебе к дяде возвращаться. Спи теперь. А о бычке не беспокойся, там рядом наши лошади пасутся на арканах. Спи!..
Когда я открыл глаза, то увидел чудесный мир: яркое солнце, зеленую хвою, синее небо…
Прежде всего я помчался навестить своего товарища — бычка. Он встретил меня веселым взглядом своих большущих добрых глаз. Живот у него теперь не отвисал, он стал почти стройным и даже красивым. От радости, что он цел и невредим, я заговорил с ним, как с человеком:
— Эх ты, дурачок! Даже бояться и то не умеешь! А теперь пойдем. Я поведу тебя к настоящим людям, — и потянул его за поводок. А он, словно давно умел ходить на поводу, пошел бодро за мной и даже совсем не упираясь.
Возвратясь с бычком к костру, я сразу же принялся за хозяйство: выбрал сухой корм и таких же сучьев, чтоб не было дыма, разложил костер и поставил обе чаши, наполнив их водой для чая и супа, потом отправился за лошадьми. Они давно были сыты и теперь спокойно дремали. Одна лошадь была пегая, а другая саврасая. Мне удалось распутать веревки, еще мокрые от росы, и привести лошадей к костру.
Теперь мне припомнился весь вчерашний разговор, и я побежал к ручью, чтобы взглянуть на свое лицо.
— О боже! Какой же я страшный! Морда как у чумазого козла!
Я был весь перепачкан в кедровой смоле. Сам себя не признал бы, если б мог увидеть со стороны. Взялся за умыванье, но вода не помогала, тогда я стал набирать пригоршни мягкого ила и тер нещадно лицо и руки, так что кожа запылала. Но и это не помогло, кое-где так и остались черные пятна смолы.
Я был так увлечен своим занятием, что совсем не заметил, как подошел дед Тойлу, и даже вздрогнул от неожиданности. Он был легко одет — в шубейку на коротком ворсе, за плечами висела старая кремневка с сошками, а закатанные далембовые штаны открывали его старые кряжистые ноги, промытые росой добела; с лица сбегали струйки пота. Он весело сказал мне:
— Вот молодец какой! Чай и суп сварил и лошадей привел! О, да и рысака своего тоже пригнал!
Потом сел на валежину и закурил.
Выкурив трубку, старик вытащил несколько угольков из костра, положил их на плоский камень, затем достал из своей сумки артыш и посыпал на угли. В воздухе взвился легкий дымок, разнося приятный пряный запах. Потом он половником собрал чай с поверхности кипевшего в чаше напитка и разбрызгал его, приговаривая какие-то молитвы. И только после этого налил себе чашку чаю.
— А ты, сынок, не смотри на меня, ешь мясо. Я устал, и меня мучает жажда, сперва напьюсь, а есть буду после. Положи в суп — вон еще мясо, оставленное от вчерашней варки, ешь сколько твоя душа желает.