«Если просить у мамы разрешения — ни за что не отпустит», — подумал я и бросился бежать к лесу, хотя вовсе не знал, куда, в каком направлении следует идти.
Первую горку одолел бегом, осмотрелся кругом — никого. Тогда я помчался к тополевой роще, бежал так быстро, что, когда добрался до первых деревьев, пот и слезы застилали мне глаза и я еле переводил дыхание, словно лошадь после большой гонки. Увидел верховую тропу — и пошел по этой тропе вперед. Вскоре тропинку пересек ручей. Я упал на живот и с жадностью напился. Потом встал на ноги, закричал:
— Э-эй, братишка!
Мне послышалось в ответ:
— О-ой!
Обрадовавшись, я крикнул еще громче:
— Подождите меня!
Мне послышалось, что с двух сторон мне ответили сразу два голоса:
— А-э, а-э!..
«Они где-то тут от меня спрятались», — обрадовался я и уже не плачущим голосом, а совсем бодро крикнул:
— Бадый! Где ты?
— …ты?
Словно взглянув на меня сверху, кто-то ответил мне. Теперь я уверился, что мальчишки недалеко, и пустился бежать на голоса, продираясь сквозь высокие травы и колючие кустарники, росшие среди тополей. А впереди, заслоняя небо, нависала огромная скала с острым утесом. Лицо мое было залито потом, залеплено паутиной, я почти ничего не видел, но бежал изо всех сил, торопясь добраться до ребят. На минуту останавливался, кричал, чтобы увериться, что я иду правильно, в ответ мне снова слышались голоса, казалось, что они совсем рядом и смеются надо мной. Но где же их бычок и почему не слышно собаки?
— Эгер, Эгер!
Зову я нашу собаку, но она не лает, не бежит ко мне, только слышно, что и они зовут собаку к себе. Тут я со зла и обиды принялся реветь, но от этого еще сильнее устал, а они, невидимые, продолжали передразнивать меня. Я решил пойти домой, пожаловаться отцу и вслух громко пересказывал все обиды, надеясь напугать мальчишек, затаившихся неподалеку.
— Отец!
Не успел я это произнести, как тут же на разные голоса повторили за мной:
— …ец …ец!..
Я заревел еще отчаяннее и побежал насколько возможно быстрее, продираясь сквозь кустарник; наконец выбрался на тропку. Далеко впереди увидел я перевал, с которого пытался в начале пути разглядеть мальчишек. Вдруг меня затошнило и сильно заболела голова, потянуло лечь. Горы закачались, завертелись вокруг меня, все поплыло куда-то, голова разрывалась от боли. Я лег под кустом караганника и крепко зажмурился.
Когда я открыл глаза, была темная ночь. Меня нес на руках отец. Потом я почувствовал приятный аромат артыша — нашей разновидности можжевельника, кто-то направлял его сладкий дымок к моему лицу. Затем запахло свежесваренным чаем, и я услышал испуганный голос отца:
— В волосах мусор, колючки… Кто его валял? Лицо желтое, как желчь…
— Если просто человек спал, кто его будет валять? Это не так просто. Что-то ему повстречалось нечистое. Надо пригласить шамана и ламу, — сказала какая-то старуха.
Я открыл глаза. В нашей юрте было полно народу. Надо мной склонилась мать. Она плакала, гладила меня по голове и причитала:
— Кто же это насыпал в волосы моему сыночку столько земли и сена?
— Мам, а наши ребятишки вернулись с черемухи? — спросил я.
Все обрадованно принялись расспрашивать меня, ласково улыбались. Я стал рассказывать, как плутал по тайге, слушатели ахали, перебивали меня:
— Это нечистая сила его зазывала!.. Зачем детям ходить к тому страшному голому утесу? Да там и ягод никогда никаких не бывало!.. Кто же мог звать мальчишку, там поблизости никогда не стоят аалы? Не иначе, нечистая сила!.. Надо пригласить шамана…
Оказывается, в поисках приняли участие все жители нашего аала, но только поздно вечером дяде удалось разыскать мой след. Прочесав лес в направлении следа, меня нашли. Все были убеждены, что меня водили черти.
Следующий раз я встретился с чертями, когда мне было уже лет шесть. Тогда мы жили небольшим аалом всего в две юрты: дядина и наша, и только что перекочевали на другое место, которое находилось не так уж далеко от прежней стоянки. Женщины, не желая потерять вечернее молоко, оставили телят на старой стоянке, а с коровами укочевали. Когда добрались до места, весь скот выгнали пастись, а меня с двоюродным братом послали обратно за телятами, наказав пригнать их к дойке коров.
Мы сели на своих верховых годовалых бычков и отправились в путь. На месте нашего скотного двора и на месте юрты шумно пировали воробьи. Когда мы подъехали, они вспорхнули, и весь соседний лес отозвался на этот звук. Однако назойливые гости тотчас вернулись обратно и продолжали пиршество, а мы стали из засады швырять в них камни. Это занятие так увлекло нас, что мы совсем забыли про телят.