— Немножко покачается, попоет, пошепчет, повертит головой туда-сюда — и все! — весело поддержал отец, подмигнув сидящим.
Мама стала рассказывать, как увидела меня лежащим на животе посредине поляны. Когда она окликнула меня, я и не подумал подняться, а ответил, что хочу увидеть, как растет трава.
— Прямо ужасно! Глупый какой мальчишка растет! Что с него взять? — Мама безнадежно покачала головой, и в такт качнулись в ушах длинные серьги.
Я тоже принялся мотать головой, желая ощутить раскачивание своей единственной серьги в ухе.
— А мама, если ты не глупая и знаешь, как трава растет, расскажи мне?
— Кто же столько может лодырничать, как ты, лежать и ждать, пока трава начнет расти?
Все весело рассмеялись, даже отец. Я обиделся и обратился к лучшему своему собеседнику — бабушке.
— Ну, старенькая мама, дальше расскажи. Про царство Сатаны теперь.
— Бог оборони нас от всех напастей! — вскрикнула бабушка. — Нельзя о нем говорить, обидится еще на нас! Гром гремит, и молния сверкнет и упадет — это он. На колеснице мчится, лук натянет — стрела взлетит и упадет. От правой руки его пламя вспыхивает, от левой искры сыплются… А когда стрела его в дерево попадает, оно раскалывается в щепки.
— А почему он рассердился на лиственницу, в которую недавно молния попала?
— Да говорят, это он с маленьким бурундуком враждует. Бурундук сидит на лиственнице и показывает ему язык. Он рассердится, сверкнет молнией, а бурундук шнырь под лиственницу — и в норку. Вот он и не попадает в него…
— А вот я слыхал, что молния — это взмахи хвоста дракона, — обратился отец к нашей всезнающей бабушке.
— Э-э, нет, взмахи хвоста дракона — это августовские зарницы во время поспевания хлебов и плодов, — авторитетно отвечала бабушка. — В этот период никогда небесных обид не бывает.
— А еще говорят, что у всех людей общее зерно, — обратился снова отец.
— Да, верно, так оно и есть, — согласилась бабушка. — Когда-то во вселенной было три стихии: стихия Буря, стихия Огонь и после него стихия Вода… В то время, когда была стихия Вода, на спине горы Верблюд на маленьком сухом месте — ну, не больше, чем круг для юрты, — лежал железный плот. Вот на этом плоту и спаслись две женщины, и у каждой из них по сыну. О тех женщинах в народе живет загадка, будто одна из этих женщин, сидя с ребенком на руках, говорила: «Вот он, сын моего сына, брат моего мужа…» Так и сохранилось человеческое зерно…
После таких интересных разговоров мне хотелось забраться куда-нибудь одному, хорошенько обмозговать все. Увидеть все самому и понять…
Однажды я заметил на дереве муравьев, снующих туда-сюда, и стал наблюдать за ними. Приглядевшись внимательно, я понял, что крупные рыжие муравьи бегают по двум параллельным дорожкам. По одной они ползут вверх до самой макушки, по другой спускаются вниз, к корням. Перед одним спускавшимся я поставил палец. Он, не сбавляя ходу, перелез через него и по-прежнему стремительно побежал дальше вниз. Тогда я схватил его и поставил на другую дорожку, которая вела вверх. Но мой муравей тут же упрямо повернул вниз. Я решил взглянуть, что они делают внизу, и нагнулся к корням дерева. Один из корней был совсем гнилой, и туда-то, в нору, спешили муравьи. Я подумал, что, наверное, они что-нибудь таскают. Осмотрел внимательно их ножки — чистые, да ведь у них нет никаких пальчиков или ладоней, чтобы тащить в них ношу. На спинках тоже было пусто.
— Эх, чертенята, наверное, во рту что-то прячут!
Я поймал одного муравья, положил ему камушек на спину, щепочкой раскрыл рот, а он так упорно сопротивлялся, что даже укусил меня за палец.
— Йох! Что я у тебя, счастье отнял, что ли!
Ничего так и не добившись, я отпустил муравья и влез на дерево.
Пусть высохнут мои глаза! Все, наконец, ясно!..
Муравьи спускались с наполненным туловищем, точно маслом топленым налитые. Они просвечивали на солнце и казались медвяно-желтыми. А те, что шли вверх, были тощими, словно шелуха, из которой выпало зерно. Однако я тщетно искал место, где они берут это масло, и так ни с чем вернулся домой.
Дома я стал спрашивать об этом муравьином масле моего младшего дядю Шевер-Сарыга. Он был хороший охотник и много знал о повадках разных животных.
— Какое еще там масло! Это древесный сок, — рассердился дядя на мой глупый вопрос. — Просто у муравья «горшок» желтый, а ты его за цвет масла принял.
Так мне стало ясно, что муравьи не для самих себя набивают так свой желудок, а таскают сок домой, чтобы накормить детей и сделать запасы. После этого я еще больше стал уважать муравьев.