Но мальчику было всего около трёх лет, и он не видел не только сладкого и фруктов, но и хлеба не ел вдоволь. Трудно было Валерику перебороть искушение.
Как-то раз Валерику надоело сидеть в угловой комнате, куда нас загнали немцы, к тому же мальчику очень захотелось есть. Всем съестным у нас распоряжалась бабушка. Она была на кухне.
Валерик отворил дверь в столовую, и тут перед ним предстали на столе все богатства. Как потом мы выяснили, произошло следующее.
Валерик увидел на столе сладости и фрукты, но вспомнил, что бабушка строго запретила и глядеть на них. Однако пройти мимо и хотя бы не оглянуться на плитки шоколада было выше его сил. Валерик решил обмануть самого себя. Он повернулся и пошёл спиной вперёд. Но идти так, вслепую, было трудно, и Валерик затопал башмаками.
Генерала не было дома. Денщик сидел на диване. Он схватил винтовку и, толкая Валерика штыком в спину, закричал на весь дом:
— Русская свинья! Что ты здесь ходишь?
Мы услышали дикий крик Валерика. Бабушка подхватила его на руки. Он был весь в горячем поту, глазёнки его блуждали, он дрожал и заикался.
На кухне бабушка шёпотом утешала Валерика:
— Ну, не плачь, не дрожи, детка! Я тебе знаешь что скажу? Слушай-ка: скоро опять придут сюда дяди со звёздами, так они вот сколько принесут тебе и конфет, и шоколаду, и яблок с грушами…
Я благодарила случай, что в это время Олега не было дома. Но столкновения предотвратить не удалось.
Однажды денщик начал в нашем присутствии громко ругать русских:
— Вы некультурные свиньи, дикий народ! Вас всех нужно учить. Это взяла на себя наша культурная Германия. И мы добьёмся своего!
Олег стоял бледный и страшный. Я дрожала всем телом. Я видела: сын, сдерживаясь изо всех сил, больно закусил губу.
Денщик продолжал глумиться:
— Вы, русские, должны быть благодарны великой Германии!
Тут, забыв все наши предупреждения, Олег вспыхнул, как порох:
— Неправда! Не мы, а вы — самые некультурные и дикие люди. Разве культурные люди пошли бы жечь и убивать мирных жителей? Вы напали на нас! Вы, людоеды, убиваете беззащитных женщин и детей! Вы… вы…
Фашист, вначале опешивший от крика Олега, вдруг подскочил к сыну и что было силы ударил его кулаком в лицо.
— Ты комсомолец? Я убью тебя! — кричал он, вынимая оружие.
Олег в ярости схватил немца за борт мундира и с силой потряс его так, что в его бесцветных глазах мелькнули страх и беспомощность.
Я кинулась к ним, загородив Олега.
— Сын ещё молод, неразумен, — умоляла я.
Насилу-то успокоила я разъярённое животное. Олег выбежал из комнаты.
Я нашла его во дворе.
Он сидел на лавочке, сжав голову руками и раскачиваясь, словно от боли. На его лице горел след от удара. По бледным щекам катились крупные слёзы.
— Если бы не ты, мама, я разорвал бы ему горло, — сказал он чуть слышно. — Я бы ему показал, проклятому!
Как могла, я старалась утешить сына. Прижала его к себе, приласкала. Целовала в лицо, в глаза:
— Пока их сила, Олег… Надо терпеть. Скоро возвратятся наши.
Олег резко поднял голову и посмотрел вокруг недобрым взглядом:
— Терпеть меня, мама, не учи! Жить под одной крышей с фашистами я больше не могу! Пойду в партизаны, мстить буду за себя, за всех! А этому фашисту я ещё покажу!
К счастью, на второй день генерал, а с ним и его денщик выехали от нас.
«Теперь я знаю, что мне делать»
Мы жили, как в большом концлагере. Не знали, что делается на фронте, в Москве, где наши войска.
В то, что писали продажные газетки, о чём изо дня в день кричало немецкое радио, мы не верили. Немецкая пропаганда уверяла, что один советский город за другим не выдерживает натиска немецких войск, что Красная Армия разбита. Олег только посмеивался:
— Врут! Живёт Красная Армия! Я сердцем чую.
Фашисты безжалостно грабили население, забирали хлеб и скот и вывозили в Германию. Огромные самолёты, набитые зерном, пролетали над Краснодоном, где люди страдали от голода. Потом и молодёжь стали угонять в фашистскую неволю. Плачем и стоном наполнилась украинская земля.
А в конце августа 1942 года в городском парке Краснодона враги закопали в землю группу арестованных шахтёров и служащих. Среди них были женщины и дети. Их заставили выкопать яму, стать в неё и, связав каждой пятёрке проволокой руки, живых начали засыпать землёй. Того, кто сопротивлялся, пристреливали на месте.