— Конечно, риск — благородное дело, только рисковать надо умно. Когда сильно любишь что-нибудь, то всегда добьёшься. — И опять заулыбался. — Помните кузнеца Вакулу? Как он в ночь под рождество самого чёрта перехитрил? А почему? Оксану свою крепко любил. И не стало для Вакулы ни страхов, ни преград. А если Вакула чёрта обманул, неужели мы гитлеровцев и полицейских не одурачим? Быть того не может!
Что я могла ему ответить?
В тот же вечер первые листовки, эти первые ласточки, разлетелись по городу. Их приклеивали в городском парке на скамейках, приклеили и на двери кинотеатра, в темноте зала бросали в народ. При выходе, в темноте, две листовки засунули даже в карманы полицейских.
С того вечера распространение листовок стало каждодневной работой молодых конспираторов. Ваня Земнухов предложил распространять листовки даже в церкви. Там обычно сидел старичок и продавал листки с текстами молитв. Старик был подслеповат, ребятам легко удалось взять листок с молитвой. По его формату изготовили листовки и незаметно подсунули старику целую стопу. Спрос на «молитвы», на радость старику, был в тот день очень велик. Но особенно радовались ребята — спасибо боженьке, который помог им в подпольных делах.
А в конце августа Олег достал у инженера Кистринова радиоприёмник. Наконец-то мы услышали нашу Москву! Стало так радостно, как будто после жестокой зимы пришла весна и мы выставили в окнах рамы.
Ребята собирались, записывали радиопередачи, а потом размножали в десятках экземпляров и расклеивали по городу. Измученные неизвестностью, наши люди стали каждый день читать сообщения Информбюро. Большая земля протянула нам руку.
Зато для гестапо и полиции работы увеличилось. Немцы и полицаи бегали по городу, как собаки, сбившиеся со следа, и с руганью срывали листовки на центральных улицах.
Сорвать листовки им, конечно, удавалось, но как вырвешь правду из сердец людей?
Кашук
Конспиративный кружок начал расти. В него вошли Серёжа Тюленин, Майя Пегливанова, Уля Громова, Сеня Остапенко, Коля Сумской, Стёпа Сафонов.
Из партизанского отряда, руководимого секретарем обкома партии И. М. Яковенко, вошёл в подпольную группу Виктор Третьякевич, который недавно прибыл в Краснодон, вошли почти все друзья Олега, кроме самого близкого — Лины.
Я осторожно спросила у Олега:
— Лине… ты не даёшь никаких поручений?
Олег ответил:
— Я ошибся в ней, мама.
Я стала уговаривать его не ссориться с Линой. Олег резко отмахнулся:
— Разве мало я с ней говорил? Ей в конце концов неплохо и при немцах!
— Что ты говоришь, Олег? Ты так дружил с Линой!
Олег мучительно покраснел. Наша откровенность с ним не заходила ещё так далеко. А может быть, ему стало стыдно за свой такой неудачный выбор.
Но вот он решительно встряхнул головой:
— Слушай же, мама! Позавчера немцы гнали наших арестованных. Избивали прикладами, издевались… ну, как всегда… Я побежал к Лине, хотел поделиться с ней, по душам поговорить, понимаешь? А она… у них патефон играл, а Лина… весёлая такая… танцевала с немецким офицером. Дверь была открыта, и я всё видел. — Он вздохнул, словно груз с себя снял. — Я вот думаю, что Павка Корчагин, наверно, так же поступил бы на моём месте…
Павел Корчагин и теперь был любимым героем Олега. В тяжёлые минуты он брал с этажерки книгу «Как закалялась сталь» и снова перечитывал её. Бывало, кто-нибудь из его товарищей загрустит, повесит голову — Олег и ему протянет эту книгу.
Позже, когда кружок привлекал к себе всё больше и больше отважных ребят, Олег частенько читал своим друзьям любимые места из книги Островского. И особенно любил он перечитывать слова, которые помнил наизусть:
«Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества…»
Бывало, после этих слов призадумаются ребята, лица у всех станут светлее, глаза заблестят, а Олег скажет за всех:
— Лучше смерть в бою, чем жизнь в неволе! Правда, ребята?
Как-то раз Олег возвратился домой очень взволнованный. Я старалась вызвать его на откровенность, но это мне не удалось. Его поведение удивило меня.
«Что случилось? — думала я. — До сих пор Олег не таился от меня».
Видно, произошло что-то, глубоко поразившее сердце сына.
Я решила спокойно ждать. Он сам, как всегда, расскажет мне обо всём.