Выбрать главу

Юрий Нагибин

Повесть о том, как не ссорились Иван Сергеевич с Иваном Афанасьевичем

1

— Мне ваше лицо знакомо, — сказал человек по имени Иван Сергеевич человеку по имени Иван Афанасьевич, когда они с полчаса прождали автобус на остановке возле клуба «Крылья Советов».

— И мне ваше лицо знакомо, — сказал Иван Афанасьевич. — Вы, случайно, не артист?

— Нет, — с сожалением сказал Иван Сергеевич. — А вы?

— И я нет, — признался Иван Афанасьевич. — Мне кажется, что я вас видел по телевизору.

— Н-не думаю. Разве что в толпе. Я иногда хожу на разные московские встречи, митинги.

— На какие?

— Ну, вот когда у Минина и Пожарского собирались…

— А-а!.. Я туда не попал — приболел. Теперь я знаю, где мы виделись. Только что в клубе «Крылья Советов».

— Точно!.. Хорош был хор Донского монастыря! И доклад интересный. Вот не знал, что масоны такие гады.

— Первая пагуба для России.

— Теперь и сам вижу. Докладчик все по полочкам разложил.

— Так это же Запасевич. Самая светлая голова в «Памяти». Вы не были на его лекции о сионских мудрецах?

— Н-нет… Может, это было при закрытых дверях?

— «Память» не «Апрель», у ней все в открытую, — улыбнулся Иван Афанасьевич. — В пятницу интересная лекция — «Расчленение женского тела». Читает профессор Омельянов.

— А зачем его расчленять? — робко спросил Иван Сергеевич.

— В целях самообороны. — Иван Афанасьевич осмотрелся. — Если инородцы перейдут в наступление.

— А это возможно?

— Вы разве не видите, что делается?

Иван Сергеевич тяжело вздохнул:

— Затаптываются наши идеалы.

— О том и речь.

Автобуса все не было, и два человека, случайно познакомившиеся и ощутившие взаимное доверие, решили пройтись пешком до Ленинградского проспекта. Быть может, оттого, что им не хотелось терять наметившейся близости, да и день был по-весеннему светел, прогрет уже набравшим силу апрельским солнцем, они избрали более дальний путь — мимо Академии им. Жуковского.

В маленьком парке возле красных стен бывшего Петровского дворца свежая зеленая трава пожелтела от одуванчиков, распустившихся в этом году необычайно рано и дружно. Кое-где уже запушились белые шарики, и в воздухе проплывали зонтички семян.

— Благословенная пора! — растроганно произнес Иван Сергеевич. — Весь год ее ждешь, а приходит — и не успеваешь надышаться.

Иван Афанасьевич согласно кивнул.

— Давно на пенсии?

— Да уж десятый год.

— Неужто вы на столько меня старше?

Иван Сергеевич был чуть выше среднего роста, плечист и крепок, как кленовый свиль. Его не старила, скорее молодила уже загоревшая гладкая лысина, которую он не пытался замаскировать заемом у густых висков.

— Я участник Великой Отечественной войны. Мне уже за седьмой десяток перевалило.

— По-хорошему завидую, — тепло сказал Иван Афанасьевич. — Не годам, разумеется, чему уж тут завидовать, хотя вам никогда ваших лет не дашь, а боевой биографии. Не сподобился по молодости лет защищать Родину с оружием в руках. Я тридцать первого года.

— Да вы же юноша! — засмеялся Иван Сергеевич. — Я, признаться, думал, вы тоже пенсионер.

— Пенсионер и есть! — помрачнев, сказал Иван Афанасьевич. — В пятьдесят пять отставили.

— Такого здоровяка?

Иван Афанасьевич был много выше, грузнее и рыхлее Ивана Сергеевича, но за этой рыхловатостью чувствовалась крепкая кость и большая физическая сила. При полной несхожести черт — мелких и правильных у Ивана Сергеевича, крупных, разляпистых у Ивана Афанасьевича — оба принадлежали к одному типу лысоватых, круглоголовых, плотных блондинов. Обнаружившееся старшинство Ивана Сергеевича не внесло поправки в тон легкого превосходства, покровительства, что с первых минут взял Иван Афанасьевич и принял как должное Иван Сергеевич. А казалось бы, должно быть наоборот: он и старше, и войну прошел, и в разговоре обнаруживал больше тонкости. Но ведь лидерство в любом сообществе, даже состоящем всего из двоих, захватывает не тот, кто стоит выше по уму, душевной наполненности, образованию и положению, а тот, кто может быть лидером, то есть брать на себя ответственность. Иван Афанасьевич принадлежал к таким людям, и его новый знакомец это сразу почувствовал.

— Где работали? — спросил Иван Афанасьевич.

— А вы где? — Даже улыбка не скрасила неуклюжести этого наивного маневра.

— Мы не в Одессе, — тяжелым голосом сказал Иван Афанасьевич. — Я вас первым спросил.

— Мне скрывать нечего. В органах.

— И я в органах, — скупо улыбнулся Иван Афанасьевич. — Только, надо полагать, в других — в милиции.