Наконец он решительно сунул бутылку в карман, вышел в сад, тут же вернулся и убрал «Столичную» обратно в холодильник.
Выйдя за калитку, он сделал перед собой вид, будто не решил, куда направить шаги. После короткого раздумья он повернулся спиной к березняку и пошел вдоль смыкающихся дачных оград.
Как жалко выглядят эти хижины посреди цветущей весны! Первый, на редкость ранний цвет яблонь не скрашивал, а подчеркивал убожество строений, возникших из бездарной планировки (видимо, в основу типового проекта положена дачная уборная) и нищенских претензий на своеобразие, неодинаковость. Нельзя было без слез смотреть на жалостные потуги выразить свою индивидуальность: один фанерную башенку под жестяной островерхой крышей соорудил, другой обнес свое палаццо верандой из металлических кроватных спинок — где он их только раздобыл? — третий оказался рифленым железом богат и пристроил к малютке даче царь-гараж; эркеры, фронтоны, портики из бросовых материалов придавали мизерным зданиям мультипликационно-средневековый вид. Мушиные садики вмещали сауны и русские бани, беседки, увитые диким виноградом, еще не облиственным, ампирные собачьи будки и воздушные летники из грязной парусины. Давали о себе знать и национальные пристрастия: коньки, петухи, резные ставни, всякое деревянное узорочье.
А вот карликовые плантации выглядели куда как достойно. Прямо-таки с китайской бережливостью использовался каждый клочок земли. Полиэтиленовые покровы тепличек розово поблескивали в лучах уходящего солнца, храня влажное тепло для помидоров и огурцов. Пенились яблони разных сортов, в междурядье были высажены кусты смородины и крыжовника, аппетитно чернели тщательно возделанные делянки огородов, грядки с клубникой, лопались бутоны тюльпанов, выпустив свое пламя. А по заборам путались плети малинников, приютивших свежую зелень молодой крапивы. У тех, кто не поддался феодально-замковому гонору, хватило места и для вишенья, слив, шелковицы, ревеня. Люди непрактичнее предпочитали картофельные гряды.
«Все-таки сохранилась у русских людей извечная тяга к крестьянскому огороду, — думал Иван Сергеевич. — Что, если дать каждому не пятачок земли, а надел? Глядишь, весь народ прокормится». Но он тут же отогнал эту антипартийную мысль. Частная собственность — конец социализму и тому светлому будущему, которому принесено столько жертв. Наш человек не может жить одним сегодняшним днем, абы брюхо набить, он всегда решает глобальные задачи, думает не только о всех пребывающих одновременно с ним на земле, но и о тех, кто будет через сто — двести лет, и гибнет, чтобы тем, далеким и прекрасным, стало сытно, вдумчиво и культурно. А здесь обитают пенсионеры; огородишко и садик им вроде забавы под старость, и нельзя, чтобы их пример сбивал с толку бескорыстных тружеников колхозов и совхозов, которые надо всемерно укреплять. Коллективное хозяйство, чуждое всему материальному, — залог чистой духовности народа.
Так, крепко и хорошо размышляя, он дошел до конца поселка, перепрыгнул через кювет и повернул к березовой роще.
В маленьком прудишке, вернее, натеке вешних вод в заболоченную ложбинку играли ондатры. Они плавали взапуски, растягивая за собой длинные водяные усы, взбирались на кочку и начинали бороться. Побежденная плюхалась в воду, за ней прыгала другая, и начинался новый заплыв. Крысы приметили Ивана Сергеевича и враз скрылись под водой, словно не бывали.
К прудишку медленно ползла, далеко отклячивая задние ноги, лиловая жаба. Ее накрыла тень летящей низом вороны. Жаба замерла, взгорбив спину, и стала холмиком. Ворона повлекла свою тень дальше, но жаба так хорошо притворилась мертвой материей, что оставалась недвижимой. Она преувеличивала свою хитрую защищенность. Иван Сергеевич подтолкнул ее носком ботинка, жаба перевернулась кверху перламутровым брюшком и продолжала играть в неживую.
— Ну и черт с тобой, дура!.. — рассердился Иван Сергеевич.
Он шел дальше. Над курящимся выпотом кувыркались с томительным писком два чибиса. Они были как костяшки домино: черная рубашка, белый испод. Каждый год над этим потным пятачком появлялась пара чибисов — неужели одни и те же?..
Иван Афанасьевич стоял на стремянке, пытаясь дотянуться до скворечни. В руке у него было крошечное оранжевое существо — выпавший птенец, что ли?
— Я не вовремя? — пробормотал Иван Сергеевич.
— Отчего же? Вовремя, — своим рассудительным голосом отозвался Иван Афанасьевич. — Вот только этого баловника мамаше верну.