Неужели ты не можешь понять всего сказаннаго, отец? Не оставишь преходящаго и не присоединишься к непреложному? Не предпочтешь вечной жизни — вечному изгнанию, света — мраку, духа — плоти? Не станешь бежать от ужаснаго князя тьмы; т.е. от злаго диавола, и не обратишься к всемилосердному Господу? Не отступишь от служения многочисленным ложным богам и не будешь служить Единому живому истинному Богу? Хотя ты и прегрешил пред Ним своим богохульством и истребил своими ужасными казнями много Его слуг, но будь уверен, что если ты обратишься к Нему, то Он, Благий, примет тебя и забудет все твои прегрешения, ибо не хочет смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез. 33, 11). Сошедшему с несказанных высот ради нас, блуждавших в грехе, принявшему крестныя страдания и смерть и искупившему Своей драгоценною кровью нас, попранных грехом, Ему слава и хваление во веки веков. Аминь". Царь был разъярен и вместе с тем поражен сознательными и настойчивыми словами своего сына. Так как этот последний не переставал хулить его богов и издеваться над жизнью его и всех язычников, а блистательныя речи царевича не поколебали убеждений царя, вследствие царствовавшаго в его душе непроницаемаго мрака, то он, не будучи в состоянии поступить жестоко с сыном вследствие врожденной природной любви, совершенно отчаявшись подействовать на него угрозами, боясь вместе с тем, чтобы сын своею откровенною речью не продолжал хулить и издеваться над его богами, встал и, удаляясь, гневно сказал: "Лучше бы тебе совсем не родиться на свет, чем родиться для такого богохульства и для уклонения от отцовской любви и послушания! Но ты не думай, что ты окончательно осмеял непобедимых богов, ибо не на долго восторжествуют мои враги и их обман, так как если ты все-таки не послушаешься меня и не станешь благомыслящим по отношению к богам, то я подвергну тебя сначала различным пыткам, а потом предам тебя лютой казни, потому что тогда я буду видеть в тебе не сына, но врага и вероотступника".
Когда царственный отец после этой угрозы ушел, сын, войдя в свою спальню и подняв глаза к верховному Судье, воскликнул из глубины сердца: "Господи Боже мой! Ты один можешь дать мне сладкую надежду, твердое обещание и надежное убежище! Не оставь меня и не отступи от меня, но, согласно с Твоим обещанием, будь со мною, недостойным и ничтожным, взгляни на меня Своим милостивым и благосклонным взором! Ибо я знаю Тебя как Творца и Промыслителя всякой твари. Укрепи меня в этом сознании до моего последняго дыхания! Воззри на меня и сжалься надо мною! Сохрани меня невредимым от всякаго происка сатаны! Воззри на меня, Царь! Ибо моя душа изсякла от тоски по Тебе и стремится к Тебе, источнику безсмертия, подобно путнику, жаждущему воды в безводной пустыне. Не предай зверям души моей, исповедающей Тебя, не забудь окончательно души нищаго, просящаго Тебя. Но подай силу мне, грешнику, во все мое житие переносить все за имя Твое, за исповедание Тебя и всецело посвятить себя служению Тебе, ибо при Твоем могуществе Ты и немощных можешь сделать многосильными, Ты один — непобедимый союзник и всемилостивый Бог, Котораго прославляет всякая тварь во веки веков. Аминь". Помолившись так, он почувствовал божественное утешение в своем сердце и, исполнившись мужества, целую ночь провел в молитве.
Царь сообщил другу своему Арахии о содержании своей беседы с сыном, о его резкой откровенности, когда Иоасаф выразил всю твердость своего убеждения. Арахия дал совет относиться к царевичу как можно дружелюбнее и подобострастнее, в надежде привлечь его лестью. Поэтому на следующий день царь опять отправляется к сыну и, сев, призывает его к себе; обняв, он целовал его и нежно ласкал. Потом сказал ему: