Когда Божий человек все это высказал, царь дрожал от гнева и хотел было тотчас же жестоко оскорбить святаго, но не решился и отложил выполнение своего намерения, боясь его известности и знатности. Взвесив все это, он сказал: "Несчастный! обсудив свою погибель, гонимый к ней, по-видимому, самою судьбою, ты навострил свой ум и язык сообразно с этим и наговорил здесь такого неяснаго вздора, свойственнаго безумному, что если бы я в начале твоей речи не обещал тебе не гневаться, то предал бы теперь твое тело огню. Но так как ты обезопасил себя, предупредив меня, то я теперь сношу твою дерзость ради моей прежней дружбы с тобою. Теперь же уходи с моих глаз и впредь мне не попадайся, если не хочешь своей гибели".
Тогда Божий человек оставил царя и удалился в пустыню. Печалясь о том, что не пострадал за веру и мучаясь каждый день этим сознанием, он вел борьбу с властью, господствующей над мраком мира сего, с духом зла, как выражается Апостол Павел.
После свидания со своим бывшим другом, царь стал еще более ненавидеть монашеския общества и воздвигать на них гонения, стал еще более оказывать почести ревнителям языческой веры и служителям идолов.
Рождение св. Иоасафа.
Когда царь находился в таком неведении и заблуждении, у него рождается дитя столь прекрасное, как будто это было дитя блеска и великолепия, окружающаго его. Ибо говорили, что никогда еще в этой земле не появлялось столь прекраснаго дитяти. Исполнившись большой радости по случаю рождения сына, Авенир назвал его Иоасафом и безсмысленно отправился в идольские храмы, чтобы принести жертвы богам, еще более безсмысленным, чем он сам, и воздать им благодарственные гимны, не ведая, Кто истинный виновник всех его благ, которому следовало бы принести духовную жертву. Царь, приписывая причину рождения сына безжизненным и безчувственным существам, разослал во все стороны указы собрать множество народа на празднование рождения дитяти. И можно было видеть множество людей, стекающихся на этот праздник, побуждаемых и страхом перед царем, и благоговением перед ним. Каждый приносил с собою в изобилии все, нужное для жертвоприношений. Более же всего подстрекал их к этому стечению царь, задевая в них чувство удовольствия, так как он велел для этого празднества заколоть самых больших и лучших быков. Совершив, таким образом, всенародно праздник, он всех одарил подарками: сенаторов, вельмож, свое воинство и даже незнатных и незаслуженных. На это-то самое празднество, по случаю рождения царскаго сына, пришли к царю мужи, числом до пятидесяти, изучившие халдейскую астрологию. Приблизившись к ним, царь спрашивал каждаго из них, какова будет судьба новорожденнаго его сына. Они, после продолжительнаго обдумывания, сказали, что он будет жить в большом богатстве и могуществе и превзойдет всех предшествовавших ему царей. Но один из астрологов, самый лучший, сказал: "Судя по тому, что нужно заключить из течения звезд, успех твоего новорожденнаго сына будет не в твоем царстве, но в другом, лучшем и безспорно превосходящем. По моему мнению, он примет преследуемую тобою христианскую веру, и я думаю, что не ошибаюсь в своем предположении и ожидании".
Астролог говорил это так же, как говорил некогда Валаам: не астрология говорила истину, но Бог через противников объявлял правду. Царь, выслушав это известие, очень опечалился; его радостное настроение исчезло под гнетом горя. Он поместил своего новорожденнаго сына в прекрасный дворец, нарочно выстроенный в городе. Когда сын вышел из детских лет, царь не велел допускать к нему никого; назначил для него воспитателями и служителями молодых и самых красивых людей, наказав им скрывать от него все бедствия жизни: смерть, старость, болезнь, бедность и все другое, что могло бы нарушить его радостное настроение; напротив, раскрыть перед ним всякия удовольствия и наслаждения, чтобы его ум, увлекаясь этим, не мог бы разсуждать о будущем; чтобы он ни слова не слышал о жизни или учении и делах Христа, и последнее наказывал скрывать больше всего, принимая во внимание предсказание астролога. Если случится, что кто-нибудь из прислужников заболеет, то он приказал, чтобы его тотчас же удаляли оттуда, а вместо него ставили другого, здороваго и хороших качеств, чтобы царевич не видел ничего, выходящаго из ряда обыкновеннаго.
Так разсуждал царь, так он и сделал; смотря, он не видел, слыша, не понимал. Узнав, что некоторые из монашествующих, и след которых, по его мнению, простыл, остались в живых, он исполнился гнева, послал глашатаев по всему городу и по всей стране кричать, чтобы, по прошествии трех дней, не было ни одного монаха в его стране. Если же, по прошествии означеннаго времени, будет кто-нибудь из них найден, то будет сожжен или убит. Монахи,— говорил он,— убеждают народ обратиться к распятому Богу.