Однако после того, как монашествующий император Готоба благоволил оставить престол, начиная с годов правления под девизом Кэмпо[1033], это место пришло в запустение; дорогу покрыли заросли терновника, мало того, там развелись кабаны и олени, которые наносят вред змеям, звон охотничьих стрел поражал слух богов-охранителей, топот бегущих коней тревожил сердца богов. Среди людей, имеющих сердце, не было никого, кто бы не жалел об этом.
После мятежа годов правления под девизом Дзёкю[1034] втайне, один, покойный губернатор провинции Мусаси буддийский монах[1035], испытывал жалость. Он начал строить замок с высокими стенами, укрепил ворота и вычистил всевозможную грязь. Нечистые, покрытые скверной мужчины и женщины[1036] входили и выходили непрерывно; коровы и кони в поисках воды и травы безбоязненно бродили туда и обратно. Несомненно, знавшему об этом богу драконов было приятно. Скорее починив этот пруд, смогли проявить к нему почитание. Почитая это место, смогли управлять державой.
7
О ССЫЛКЕ ПРИНЦА КРОВИ ЕГО МИЛОСТИ ГЛАВЕ ВОЕННОГО ВЕДОМСТВА[1037] И О БАРЫШНЕ ВОРОНОЙ
В то время, пока принц крови его милость глава Военного ведомства был занят мятежом в Поднебесной, он изо всех сил предотвращал бедствия, грозившие особе государя, и был возвращён от монашеской к мирской ипостаси. Но, поскольку Четыре моря уже успокоились, он изволил возвращаться на свой прежний пост главы трёх тысяч монахов и отдалялся от государевых законов в сторону Закона Будды, уходя от стремления к воинской славе.
Его готовили к посту полководца-покорителя варваров, полагая, что он может военными средствами защитить Поднебесную, такое высочайшее мнение с неудовольствием изволил выразить государь и в конце концов повелел принцу стать полководцем-покорителем варваров. В этих условиях принц в ответ на пожелание повелителя Четырёх морей проявил сдержанность. Но, поскольку к этому посту следовало проявлять уважение, он, в согласии с волей государя, пребывал в чрезвычайной роскоши, забывая о поношениях мира, предавался сплошным удовольствиям, поэтому все люди в Поднебесной думали, что в мире во второй раз наступят бедствия. Говорят, что после великих беспорядков луки и стрелы завернули, щиты и алебарды положили в сумки. Никакой нужды в них не было, а если говорить о лучниках и воинах, использующих большие мечи, то хотя они и не имели заслуг, но милостями пользовались и служили приближённым государя.
Помимо того, люди, у которых разрешений не было, каждую ночь кружили у столичного района Сиракава нападали на прохожих на перекрёстках, здесь и там на дорогах рубили мечами встречных мужчин и женщин, и не было конца людям, которые встречали от их руки нежданную смерть. Считалось, что они также намерены напасть на его милость Асикага Такаудзи из Ведомства упорядочения и установлений, поэтому собрали воинов и стали тренировать их в совершенствовании воинского искусства.
Собственно говоря, его милость Такаудзи до сих пор был человеком верноподданным, и не было слышно, чтобы он чувствовал несоответствие отношения к нему его положению; но по какой причине принц крови из Военного ведомства был им недоволен? Если доискиваться истоков этого недовольства, окажется, что когда в пятую луну прошедшего года правительственное войско наступало на Рокухара, воинские силы, подчинённые его милости хоину, разломали склады в столице и разграбили драгоценности. Дабы утихомирить волчье логово, его милость Асикага вызвал к себе и казнил больше двадцати человек, выставив их напоказ на пересечении Шестой линии с берегом реки.
На высоко поднятой дощечке было написано: «Произведена смертная казнь монахов, служивших у принца из Великой пагоды, верноподданных его милости хоина, его подчинённых, которые в разных местах занимались грабежами». Когда об этом узнал его милость хоин, он почувствовал раздражение и пустил в ход всевозможные виды клеветы, а в адрес его милости принца из Военного ведомства, возгласили ложь.
Когда всё это накопилось и достигло слуха государя, принц возмутился. С того времени, когда его высочество находился в Сиги, он был готов застрелить Такаудзи, и такое желание у него оставалось, однако из-за того, что на это не была изъявлена государева воля, он ничего не мог поделать и сдерживал себя. Но, видимо, потому, что клевета не прекращалась, между собою исподтишка разговоры велись, принц изволил разослать в провинции письма и вызвать к себе воинов.
Его милость Такаудзи услышал об этом и по секрету, через мачеху принца, вторую супругу императора, известил его величество, передав ему: «Чтобы захватить императорский престол, принц крови из Военного ведомства созывает воинов из провинций. Доказательства этого совершенно ясны». Тогда государь изъял приказ, разосланный принцем по провинциям, прочёл его и очень разгневался. В гневе у государя поднялась его чешуя дракона и он повелел:
— Этого принца отправить в ссылку!
Принц из Военного ведомства был приглашён на собрание в Центральном дворце[1038]. Ни о чём таком не думая, он вызвал двух всадников и больше десяти чиновников и тайком поехал в императорский дворец. Два человека, судья Юки и губернатор провинции Хоки, подождали и захватили его, заранее получив повеление государя. Они заперли принца в помещении придворных конюшен. Принца в его комнатке, крохотной, как ячейка паутины, не посещал ни один человек; он лежал на полу, залитом слезами, и думал: «Что со мной будет?! В начале годов правления под девизом Гэнко я прятался от воинских домов. Под деревьями, между скалами не мог высушить от росы свои рукава. Теперь, на обратном пути в столицу, когда заканчивается самый радостный в моей жизни день, оболганный клеветником-вассалом я страдаю в ожидании смертной казни». Ни о чём другом, кроме самому ему неведомого будущего он не мог думать.
Есть такое правило: «Ложь долго не стоит», — поэтому он полагал, что государь тоже может передумать, исправив своё мнение о той лжи, которую слышал об этом деле. Узнав, что двор уже решил отправить его в дальнюю ссылку, принц испытал нестерпимую горечь и по секрету передал для августейшего через даму, близкую к его сердцу, подробное письмо, прося срочно доложить о нём государю на словах. В его челобитной говорилось:
«Прежде всего, я с омрачённым потоками слёз сердцем хотел бы высказать своё горькое слово о том, что вины моей перед особой государя нет. Всего только одно дело породило десять тысяч предположений, а если сюда можно будет присовокупить слова, исполненные горечи, то окажется довольно сказанного глупым вассалом Вашего величества. Начиная с годов правления под девизом Дзёкю, воинские дома забрали у двора власть, а двор надолго был отрешён от государственного управления.
Подданный Вашего величества такого проглядеть не мог бы. Однажды он снял с себя монашеские одеяния, в которых лелеют милосердие и не замечают оскорблений, и тут же надел неприступные для врага крепкие воинские доспехи. Внутри себя я боялся, что нарушаю монашеские заповеди, а извне терпел жестокие поношения. Во имя государя забыл о самом себе и не боялся смерти от руки врага. В наше время у двора много верноподданных сыновей, однако все они либо не прилагают усилий для достижения цели, либо напрасно ожидают удачи. Один я, вассал Вашего величества, не вооружённый и ножом в один сяку, укрыл в опасном и тесном месте добрых воинов и проследил за вражеским войском. По этой причине в то время, когда бунтовщики лишь меня считали вожаком своих противников, в приказах для Поднебесной давали за меня десять тысяч дворов. Воистину, хотя жизнь и принадлежит богам, для меня места под небом нет. Днём я весь день лежу в глухих горах и в ущельях, на мху в каменистых скалах. Ночи напролёт ступаю босыми ногами на иней в диких деревнях и дальних селениях.
Гладя усы дракону, я гасил его дух, наступая тигру на хвост, остужал его сердце, — и так было тысячи, десятки тысяч раз. В конце концов внутри боевых порядков я пустился на хитрость и своею секирой уничтожил врага. Экипаж дракона возвратился в столицу, фениксовы годы долго будут следовать примеру Неба. Вероятно, здесь нет заслуги от моей, презренного вассала, преданности. Но кто же это сделал?! Сейчас ещё не дана оценка моим военным заслугам, но вдруг появились обвинения в прегрешениях. До меня дошли неясные слухи об этой обвинительной грамоте, но я не совершил ни одного дурного деяния.
1033
Прим.149 Свиток 12:
1034
Прим.150 Свиток 12:
1038
Прим.154 Свиток 12: