Вскоре Асо-но Дандзё Сехицу во главе войска в восемьдесят с лишним тысяч всадников двинулся на Акасака и, окружив замок с четырёх сторон на двадцать с лишним те, будто облаками и туманом, прежде всего издал громкий боевой клич. Звуки его голоса двигали горы, сотрясали землю и могли разом сокрушить зелёные утёсы. Скалы, возвышавшиеся с трёх сторон замка, стояли отвесно, как раздвижные ширмы. Только с южной стороны тянулась равнина. Отрезанная от неё широким и глубоким рвом к берегу была обращена оштукатуренная стена. На ней в ряд выстроились башни. Поэтому какими бы большими мечами ни наносить по ней быстрые удары, взять её было нельзя.
Но поскольку силы нападавших были велики, они пренебрежительно считали, что обойдутся без щитов, спрыгивали от летящих стрел в ров и рассчитывали подняться по его отвесной стене. А от крепостной стены могучие лучники дружно выпускали стрелы; при каждой атаке раненых и убитых было по пятьсот-шестьсот человек, и не было времени убрать тела павших от стрел. Не печалясь об этом, вводили и вводили свежие силы, и так атаковали до тринадцатого дня. Однако в замке, казалось, силы не слабели совсем.
И тут человек по имени Кицукава[542] Хатиро, житель провинции Харима, предстал перед командующим и доложил ему:
— Судя по виду этого замка, скоро его одной только силой не взять. Кусуноки эти год или два владел провинциями Идзуми и Кавати, так что припас много воинского продовольствия. И продовольствие у воинов вряд ли скоро закончится. Если хорошенько вдуматься, понятно, что у этого замка с трёх сторон расположены глубокие ущелья, и с одной стороны — равнина, горы же находятся в отдалении. Значит, места, откуда можно брать воду, не видно, но когда мы пускаем зажигательные стрелы, противник гасит их из водяных трубок[543]. В последнее время дожди не выпадали, и по тому, как много воды он расходует, я думаю; не провёл ли он воду в замок прямо из глубины Южных гор, проложив трубу под землёй? А может быть, вам собрать людей, велеть раскопать подножье гор и посмотреть на неё?!
Командующий согласился и собрал людей. У подножья горы, что тянулось в сторону замка, выкопали прямой как знак «I», ров. И когда посмотрели, то, как и предполагали, на дне рва на глубине более двух дзё[544], был проложен жёлоб. Его бока были выложены камнем, сверху уложены кипарисовые плиты, и снаружи по нему стекало больше десяти тё воды. После того, как поступление воды прекратили, вода в замке оскудела, у воинов наступила жажда, и четыре-пять дней они слизывали утреннюю росу с листьев травы, по ночам прижимали тела к отсыревшей земле, а дождь всё не шёл.
Нападавшие воспользовались этим, тут же забросали их зажигательными стрелами и сожгли две башни на центральной стене. Воины в замке двенадцать дней не пили воды, упали духом и обороняться уже не могли.
Те, кто умер, обратно не возвращаются. «Куда ни кинь, — подумали осаждённые, — всё равно умирать. Прежде, чем каждый из нас здесь упадёт, выйдем из замка и погибнем, как кому предназначено, пронзённые мечами противника или под ударами стрел». С такими мыслями намеревались распахнуть ворота замка и все до одного выйти из них, но комендант замка, Вступивший на Путь Хирано-сёгэн, бегом спустился с главной башни и удержал их, говоря:
— Подождите немного, не поступайте так опрометчиво. Сейчас вы до такой степени истощены и ослаблены жаждой, что вам трудно будет сразиться с достойным противником. Если вас возьмут в плен безымянные вояки, люди низших сословий, вам станет горько быть выставленными на позор. Внимательно поразмыслив над положением дел, мы увидим, что пока замки в Есино и на Конгодзан ещё держатся, вопросы победы и поражения не будут решены. Пока мятежи в западных провинциях не будут подавлены, то, если окажутся люди, намеренные выйти и сдаться, стрелять в них не должны, чтобы этих людей не убить. А поскольку деваться нам совершенно некуда, нужно всё рассчитать и, сдавшись в плен, жизни свои сохранить и дождаться благоприятных времён.
Так он сказал, и воины с ним согласились. В тот день от мыслей о гибели под ударами стрел отказались.
Между тем, на следующий день в разгар сражения Вступивший на Путь Хирано поднялся на центральную башню и обратился к противнику.
— Я должен кое-что сообщить господину командующему. Ненадолго остановите битву и послушайте!
Командующий велел Сибуя Дзюро послушать, что тот скажет, и тогда Хирано выехал из ворот замка и встретился с ним.
— Кусуноки, подчинив себе две провинции, Идзуми и Кавати, укрепил свои силы. Чтобы избежать опасностей, я против желания примкнул к вашему противнику. Я намеревался уже приехать в Киото и подробно об этом рассказать, но вы как раз изволили наступать на меня с большим войском, и я, как и велит обычай, взял лук и стрелы и ввязался в сражение. Если вы благоволите простить мне такую вину, я готов склонить свою повинную голову и сдаться. Если же вы решите не давать мне прощения, тогда делать нечего — я должен буду использовать стрелы и оставить свой труп в военном лагере. Вот об этом подробно и доложите.
Так он сказал, и командующий очень обрадовался. Он ответил Хирано, что тому будет пожалована грамота сёгуна о владении им изначально принадлежавшими ему землями, а его особенно заслуженным людям выдадут вознаграждение. И остановил сражение.
Двести восемьдесят два воина, которые затворились в замке, не зная, что уже завтра они лишатся жизни, не в силах терпеть жажду, все вышли наружу и сдались в плен. Приняв их, Нагасаки Куро Саэмон-но-дзё отобрал у них доспехи, большие и малые мечи, связал их по рукам и ногам и препроводил в Рокухара.
Сдавшиеся в плен с поздним раскаяньем говорили: «Коли так получилось, лучше бы мы погибли от стрел!» — но было уже бесполезно.
Прошёл день, и когда они прибыли в Киото, их забрали в Рокухара, а там заявили, что раз уж они начали сражение, то станут молитвенным приношением богам войны и назиданием людям. Их повели на берег реки возле Шестой линии и всем до одного отрубили головы.
Услышав об этом, воины в Есино и на горе Конгодзан как львы, ещё сильнее стиснули зубы. Никто больше не хотел выходить наружу и сдаваться в плен.
Отпускать ли вину — это зависит от великодушия военачальника. Достойны удивления поступки Рокухара, которые об этом не знали. Они никого не оставили в живых и всех уничтожили, тогда как все и каждый считали, что это плохо. «Милосердие приносит человеку пользу»[545]. Если гордость у военачальника доходит до крайности, и он предаётся самолюбованию, его воинская судьба скоро истощается. Когда принцип кармы знают, он запечатлевается в сердце.
СВИТОК СЕДЬМОЙ
1
О БИТВЕ ПРИ ЗАМКЕ ЕСИНО
В шестнадцатый день первой луны третьего года правления под девизом Гэнко Вступивший на Путь Никайдо Доун из провинции Дэва с войском больше шестидесяти тысяч всадников приблизился к замку Ёсино, в котором заперся принц из Великой пагоды. Когда от заводей на реке Нацумигава[546] воины посмотрели вверх, в сторону замка, они увидели, что на вершинах гор белые, красные, парчовые стяги колышутся под ветрами, веющими из глубины гор. Это было удивительно, как облака или цветы.
Под стенами замка войско в несколько тысяч человек сверкало звёздами на шлемах и стояло с плотно прижатыми друг к другу рукавами доспехов. Это было как основа, высланная парчой. А высокие горные пики были покрыты узкими дорогами, заросшими горным скользким мхом. Значит, непохоже было, что замок легко может пасть, наступай на него силами хоть в несколько сот тысяч всадников.
Начиная с часа Зайца[547] в восемнадцатый день той же луны, оба лагеря обменялись стрелами и уже посылали в бой всё новых людей. У войска принца имелись проводники, знающие окрестности, поэтому оно избегало опасных мест, воины съезжались вместе, делились на группы и осыпали противника стрелами. Нападающие были отважными воинами с востока от застав, не знающими страха смерти, они не обращали внимания на то, что сражён отец или сын, пал господин или подданный, а наступали ряды за рядами. Семь суток день и ночь они сражались, не переводя дыхания, и поразили стрелами более трёхсот защитников замка, из числа же осаждающих тоже было поражено стрелами свыше восьмисот человек.
542
Прим.77 Свиток 6:
545
Прим.80 Свиток 6:
546
Прим.1 Свиток 7: