Крестьяне из окрестных селений тысячными толпами приходили на выставку смотреть войну в изображении русского художника. Число посетителей иногда достигало двадцати тысяч человек в день.
В те дни Верещагин писал Стасову из Вены, что ему пришлось удирать от собственной славы, от множества приглашений на банкеты. Студенты-славяне устроили в его честь торжественный вечер. Две тысячи гостей было на этом банкете. Но отсутствовал Верещагин: он уехал в Париж. Художники Вены ему телеграфировали:
«Приветствуем не только великого живописца, но и друга человечества, провозвестника мира и братской любви».
Студенты-славяне писали ему:
«Чествуем Вас как русско-славянского гениального художника, великого сподвижника на поприще развития человечества…»
И не успел еще Василий Васильевич доехать до Парижа, как на столе в его мастерской уже лежало свыше сотни приветственных телеграмм из Вены… Перечитав поздравления, Верещагин отправил студентам телеграмму с благодарностью, а художникам Вены сообщил распоряжение: весь доход от выставки передать в пользу венской бедноты. Верещагин с увлечением расхваливал Елизавете Кондратьевне Вену с ее замечательными архитектурными памятниками и знаменитым Венским лесом.
— Перед всем миром Вена может похвастать искусством всех видов, веков и направлений. Архитектура, музыка, живопись достигли в этом городе совершенства, — рассказывал Василий Васильевич. — Население Вены любит и понимает искусство, как нигде. Я видел там живопись прошлых столетий, в ней много блеска и поразительного мастерства.
Слушая его, Елизавета Кондратьевна просматривала газетные вырезки. В картинах из русско-турецкой войны венские рецензенты видели ярко выраженный реализм, не отступающий перед самой горькой правдой. В то же время венская критика отмечала в картинах Верещагина прославление рядовых бойцов русского войска, беззаветно переносивших все тяготы войны ради освобождения угнетенных Турцией славян. Критика отмечала также и другие свойства таланта русского художника: высокое, совершенное мастерство и умение выбирать острые сюжеты для картин. Во всех верещагинских произведениях критики находили неразрывное единство технического исполнения с глубоким идейным содержанием.
В одном из венских журналов откровенно было сказано:
«До сих пор все военные живописцы только и видели, что славу завоевателей и полководцев, Верещагин напротив — смотрел только на исходящий кровью и погибающий народ, расплачивающийся кровью и жизнью за славу тех. Эти русско-турецкие картины говорят поэтому гораздо больше, чем все на свете до сих пор написанные брошюры и статьи, осуждающие войну и ее зачинщиков…»
Венские юмористические журналы помещали дружеские шаржи на Верещагина, изображая его русским сказочным богатырем, с палитрой вместо щита, с огромной кистью, заменяющей разящее оружие. В таком виде Верещагин поражал со страниц венских журналов кровожадную гидру войны.
Первая выставка картин Верещагина в Вене надолго оставила по себе хорошую память. После ряда выставок, с успехом прошедших в городах Европы, Верещагин совершил путешествие в Палестину, которое, как и предсказывал Крамской, не доставило отрадных впечатлений. В «святой земле», среди суеверных и фанатичных богомольцев и духовенства Верещагин увидел, как вокруг Христова имени свирепствует спекуляция. «Святые» отцы обирали доверчивых паломников, создавали крупные капиталы для обеспечения себе райской жизни на земле. Верещагин изумился, когда узнал, что одно совершенно мелкое духовное лицо — ключарь «Гроба Господня» — воровским способом скопил себе сбережения в сумме трехсот тысяч рублей, собранных в разное время с русских богомольцев.
Находясь в Палестине, Верещагин путешествовал по древним городам, пробирался в пещеры, поднимался на горы, обходил пустынные и дикие берега Мертвого моря, прятался от жары в тени богатой растительностью Иерихонской долины. И всюду, где побывал, он писал этюды. Турки заподозрили Верещагина в том, что в военных целях он снимает планы с Палестины, и запретили ему писать этюды гор, долин, источников и населенных мест. Тогда в альбомах художника и на холстах в его складном этюднике стали появляться зарисовки палестинских типов. Тут были и русские отшельники, и семьи бедных евреев, фигуры евреев, плачущих у стены Соломона, старые раввины и арабы.