Когда не весьма богомольные путешественники Верещагины приехали в древнейший Ферапонтов монастырь, находящийся в четырнадцати верстах от города Кириллова, Вася Верещагин, увидев там множество фресок работы гениального русского художника Дионисия, спросил монаха, собиравшего подаяние:
— Когда это писано и подновлялось ли?
— Подновлялось ли — того не ведаю, — ответил монах. — Едва ли в подновлении была потребность. Преподобный Дионисий умел делать краски вечные. Он же, как богу угодно, отчасти расписал и Успенский собор в Московском кремле. Его же письма иконы есть и в Обнорском монастыре за Грязовцем… Чудный был мастер, чудный…
— А в какие годы он жил и трудился? — спросил Вася монаха.
— Лета не упомню, одначе до Ивана Грозного это было. На самой заре русского иконописания…
— И вы это называете зарей живописи? — удивляясь, возразил монаху юный Верещагин. — Я с вами не могу согласиться. Это расцвет искусства!.. Это действительно чудесно, прекрасно. Теперь я понимаю, почему настоящие художники ездят учиться не только за границу, но и на север России. Здесь есть чему поучиться…
— А что вы смыслите, что разумеете в этом деле? — обратился к Васе монах и внимательно осмотрел его. — Что вы такого особенного узрели в живописи Дионисия?..
— А то я увидел, что рукою древнего художника дан живой рисунок: действие изображенных фигур, правильная их расстановка по своим местам — никто и никому у него не мешает… А одежды, складки, а какая гибкая подвижность у этих нарисованных святых! Не иначе, все это с натуры писалось и добавлялось от приметливого глаза и тончайшего чувства. Нет, я не берусь судить о таком мастере и его трудах. Прошу прощения…
Вася Верещагин расщедрился и положил пятак в металлическую кружку, висевшую на животе монаха. Тот перекрестился и пошел дальше к богомольцам, которых в эту рабочую летнюю пору было не очень много… Недолго молились братья Верещагины с домочадцами, недолго они путешествовали по соседним древним городам. Им хотелось прогуляться по дорогам двух-трех уездов, людей посмотреть, себя показать. Несколько дней спустя Верещагины навеселе возвращались в свои усадьбы. На обратном пути при въезде в каждую деревню Алексей Верещагин стрелял из пистолета, а Степану дозволялось салютовать крупным зарядом из своей фузеи. В Пертовке Васю ожидало извещение, пришедшее почтой из Морского корпуса. Предстояло учебное плавание за границу.
Скоро закончились сборы в родительском доме. Повар и стряпуха наготовили вдосталь всякой снеди в дорогу. Отец с матерью и все домочадцы попрощались с Васей. Не обошлось без материнских слез и сурового отцовского напутствия. По проселкам и трактам между Шексной и Мологой — то в зелени просек, через густые лиственные леса, то по пыльным дорогам среди колосившихся ржаных полей, — мчался Верещагин к станции Бологое, к первой в России железной дороге, недавно проложенной от Петербурга на Москву. Пара откормленных, быстрых лошадей, послушных дворовому кучеру Поликарпу, невзирая на летнюю жару и большие многоверстные перегоны, без опоздания, в суточный срок доставила Васю к поезду. А еще через полсуток был он в Питере, в Морском корпусе, где команда будущих выпускников находилась в полной готовности к отправке за границу.
Первое плавание
Учебное судно «Камчатка» стояло на Неве против Академии художеств. В раннее июльское утро над Петербургом всплыло солнце и заиграло, отражаясь на золоченом куполе Исаакия, на шпиле Петропавловской колокольни, на белокаменных колоннах Биржи; и всюду, где оно появлялось, рассекая лучами дымное марево над городом, возникало оживление, принесенное светлым летним днем. Радостно и как-то по-особенному весело было на душе юного гардемарина Верещагина, и совсем не потому, что в тот день ему было объявлено о присвоении звания фельдфебеля. Чины его не прельщали, карьера военного не манила, но первое плавание за границу… Сколько нового, интересного можно будет повидать! Когда гардемарин Верещагин явился на корабль, там шли последние приготовления к отплытию. Кроме роты гардемаринов из Морского корпуса, на судно прибыли две команды моряков, направляемых адмиралтейством во Францию, в Бордо, где строились для России два быстроходных корабля. С каждым часом на «Камчатке» становилось оживленнее. Боцманы свистели в дудки. Гардемарины на верхней палубе занимались учебной практикой. Слышались отрывистые распоряжения старых морских офицеров: