— Какие же могут быть правила? Ваш учитель меня вчера принял.
— Раздевайтесь.
— Я уже разделся. Мое пальто висит в прихожей на вешалке.
— Догола раздевайтесь! Мы должны вас осмотреть.
— И раскрасить! — строго и решительно добавил один из учеников, — высокий, вихлявый, с нахальной физиономией.
— Да, да, и раскрасить.
— Господа, приготовьте палитры. Мы должны этого русского привести в художественный вид, согласно нашим правилам.
— Раздевайтесь! Не заставляйте себя упрашивать, подчинитесь, иначе худо будет.
Французы решительно стали наступать на Верещагина. Тот отступил к стене, занял выгодное оборонительное положение.
— Не препятствуйте, коллега, все равно мы силой сделаем то, что полагается. Привяжем к столбу и раскрасим.
— Сдавайтесь, лучше расписать ваше тело красками, нежели синяками…
— Вы забываетесь, господа, я не дикарь, я русский, — сказал Верещагин и одного из наиболее назойливых, пытавшегося схватить его, сшиб с ног.
— Ага! Этот дикарь еще дерется!
— К столбу его, к столбу!..
Видя, что с большой группой французов ему не сладить, а стать посмешищем среди будущих коллег по студии тем более не входило в расчеты Верещагина, он быстро достал из кармана револьвер, только что приобретенный им:
— Это еще что за идиотизм? Бросьте свои мушкетерские замашки! Если кто из вас дотронется до меня хоть пальцем — тому пуля в лоб!..
В этот критический момент Жером появился на пороге мастерской. Увидев перепуганных учеников и перед ними Верещагина, размахивающего револьвером, он на минуту растерялся. Узнав, в чем дело, сказал:
— Не забывайте, друзья мои, что вы имеете дело с русским. Его соотечественники разбили самого Наполеона…
Конфликт был улажен. Ученики студии Жерома спрашивали Верещагина:
— И вы осмелились бы стрелять?
— Разумеется, — отвечал тот. — Для чего же тогда револьвер!.. Единственно, что помешало бы мне стрелять, — это отсутствие патронов. Револьвер не был заряжен.
Скоро французы свыклись с ним: молодой русский художник оказался общительным товарищем. Жером был также доволен новичком. Однажды, после работы над этюдами с натуры, он завел с Верещагиным беседу, стал выспрашивать его о Петербургской Академии художеств, о том, как и чему там обучают будущих живописцев. Верещагин рассказал ему все, что знал о старых способах преподавания живописи в Петербурге, о том, почему он ушел из Академии, и сознался, что, овладев техникой рисунка карандашом и сепией, он еще не успел сродниться с палитрой и кистью.
— Не сомневаюсь, что кисть и палитра в ваших руках заиграют превосходно, — сказал Жером, улыбаясь тонкими, словно подкрашенными губами. — Вы сумеете достигнуть поставленной цели. Я рад вам помочь. Учитесь.
Между Жеромом и Верещагиным завязались хорошие отношения. Верещагин с первых же дней учения показал себя упорным, трудолюбивым, способным быстро улавливать и воспринимать советы учителя. Другие ученики, французы, не уступали Верещагину в копировании классических образцов Лувра, но когда они на практике занимались зарисовками с натуры, тут каждый раз Верещагин брал верх над своими соучениками: лучше и тоньше он чувствовал природу, живее передавал ее в красках. В скором времени он отказался от копирования классиков и целиком отдался рисованию с натуры. Жером не протестовал против инициативы Верещагина, с интересом следил за его работами, внося поправки, если в том была необходимость. Как-то Жером заметил, что в ящике-этюднике, куда Верещагин складывал тюбики красок и кисти, лежали две измазанные красками книги в твердых, с тиснениями, переплетах.
— Это что у вас? Что читаете? — спросил он Верещагина, показывая глазами на книги.
— В часы вечернего досуга перечитываю Бокля — о цивилизации на Западе. В его работе есть и политика, и философия, что не мешает знать художнику. А это вот, — достал и раскрыл он книгу, недавно вышедшую в Петербурге, — «Живопись во Франции» в переводе Мацкевича. Она знакомит меня с вашими предшественниками.
— Похвально! — одобрил Жером.
— Не ради похвалы стараюсь, — хочу больше знать. Все это пригодится. К сожалению, увлекаясь живописью, мы не очень любим заглядывать в литературу.
— Да, вы правы, — согласился Жером. — Некоторые из моих учеников охотнее всего в часы досуга пойдут в дешевый ресторан и раскупорят бутылку, нежели заинтересуются книгой.
— Тот, кто любит рейнские и шампанские напитки, всегда найдет повод их выпить.
— Да, были бы франки, а за поводом у них дело не станет…