— За успехи!..
И они пили в этом прокуренном и пропахнувшем всеми запахами кабаре. А потом рассказывали веселые анекдоты и снова пили и пели песни. Верещагин не знал тех песен, но, запоминая мелодию, чуть слышно подтягивал, К художникам подсели два скрипача, игравшие за бокал виноградного вина что угодно и кому угодно. Под звуки рыдающих скрипок послышалась песня, жившая среди свободолюбивых парижан со времен первой французской революции:
Когда оборвалась песня и все было приуныли, живописец Брикар обнял Верещагина и попросил его спеть что-нибудь веселое, русское. Скрипачи, сказал Брикар, пусть уловят мотив и аккомпанируют.
— Не могу, не умею… — возразил Верещагин.
— Не может этого быть! Наши старики вспоминают, как ваши солдаты и казаки пели на улицах Парижа походные песни.
— Недаром наш учитель Жером написал картину, изображающую русских песельников. Спойте, коллега Верещагин! Просим!
Верещагин отставил в сторону бокал с вином, слегка откинул голову на спинку стула и, как бы в шутку, весело пропел один только куплет:
Спел и замолк. Брикар правильно перевел куплет на французский язык. Сидевшие за столом зашумели и потребовали продолжения.
— Я вам не эту, другую спою, — любимую в России песню немецкого поэта.
Верещагин встал, отставил стул в сторону и запел:
Брикар, немного знавший русский язык, шепотом переводил слова песни. Его товарищи слушали внимательно, переживая былое поражение Франции. Склонив над столом захмелевшие головы, они готовы были заплакать. Двое скрипачей прислушивались к словам песни и вдруг, поправив на шеях заношенные шелковые платки, заменявшие жабо, взялись за скрипки и тихо заиграли в такт Верещагину. Песня уверенней, громче зазвучала в стенах питейного заведения, но не стала от этого веселей, ибо один из гренадеров, продырявленный штыком, обращался к своему товарищу:
Когда Верещагин кончил петь, все зашумели, стали выворачивать карманы и, собрав еще некую сумму, потребовали вина. Поздно ночью, взявшись за руки, шли они по безлюдным улицам Парижа, говорили о Франции, о Наполеоне, когда-то завоевавшем полмира и потерпевшем поражение в России. Пройдя немалое расстояние по улицам, освещенным газовыми фонарями, они остановились около огромного здания, украшенного двенадцатью статуями, французы сняли шляпы. Их примеру последовал и Верещагин.
— Здесь, в Доме инвалидов, в гранитном саркофаге, покоятся останки Наполеона Бонапарта, — сказал пейзажист Ропен.
Его товарищ Брикар добавил:
— Великий завоеватель… прославил и опозорил Францию. Но для нас, художников, Наполеон — неисчерпаемая тема.
— Вы бывали у его могилы, Верещагин? — спросил Делор, едва державшийся на тонких и длинных ногах.
— Бывал, знаю, — задумчиво ответил Верещагин. — Я уже третий раз в Париже. Видел саркофаг Наполеона. А известно ли вам, что гроб Наполеону из дикого карельского камня сделали наши русские каменотесы?
— Вот как! Русские отблагодарили поверженного гения! — сказал Ропен.
— Ирония судьбы, — отозвался Брикар.
— Да, ирония, — продолжал Верещагин. — Зачем шел, то и нашел. Гроб!..
Перед рассветом, вдосталь нагулявшись, ученики Жерома разошлись по квартирам. Верещагин пришел в свою скромную комнатку, снятую им под временное жилье, и долго не мог заснуть: ворочался с боку на бок на тощей постели и думал о будущем. Хотелось скорей закончить образование и работать, а не тратить на разгульную жизнь драгоценное время.
«Как знать, — думал он, вспоминая только что происшедший разговор с товарищами, — со временем Наполеон может послужить и мне темой, но для того, чтобы управиться с таким делом, много нужно учиться». Однажды после занятий в студии, где долго и утомительно велась беседа об освещении, о падающей тени и отражениях света на оригинале, а также о том, как почувствовать прекрасные формы и выразить их в искусстве, Жером завел разговор о тех французских художниках и скульпторах, которые, отдавая должное полководческому таланту Наполеона Бонапарта, немало потрудились над изображением этой личности. И, как бы вскользь, Жером спросил Верещагина о том, что говорят в России о войне 1812 года и ее последствиях.