Гостеприимные грузины, выслушав его, приглашали к себе в сакли, угощали виноградным вином. На закуску подавали шашлык из жирных кусков баранины. Затевали длинные разговоры, расспрашивали Верещагина о сильной и необъятной России, о холодном Севере, о Волге-реке, о том, хорошо ли живут и чем занимаются люди у него на родине. С наступлением темной южной ночи Верещагин не оставался спать в сакле на разостланном ковре, а ложился на свежее сено в арбу и долго задумчиво глядел в бездонную глубину кавказского неба. Наутро он отправлялся в отдаленное селение. Оставив арбу и волов под навесом на окраине аула, художник шел на базар искать «натуру». Его внимание привлекали татары, продающие башлыки, чувяки и папахи; кабардинцы, торгующие крепкой дамасской стали кинжалами с изречениями из Корана на рукоятках; тут толклись в общей сутолоке ловкие торгаши, продававшие краденые, шитые бархатом седла и сыромятной кожи нагайки с оловянными набалдашниками; абхазцы предлагали вино за бесценок; армяне продавали изделия из черненого серебра; девушки из Осетии — статные и нарядные — показывали вышитые их руками пояса и нагрудники; персы, укрывшись от солнца развешанными для продажи коврами, сидели на булыжнике и, лениво зевая, безмолвно ждали покупателей. Грузины — хозяева здешних мест — почти ничем не торговали. Они в широких бурках важно расхаживали по базару, приценивались к предметам и, причмокнув губами, похвалив товар, шли прочь, ничего не купив.
Верещагина товары не привлекали. Несколько дней подряд он посещал этот пестрый, звонкоголосый базар и занимался рисованием разнородных типов. В вечернюю пору, прекратив работу, художник надевал вышитую вологодскую косоворотку, расчесывал бороду и шел в сад слушать грузинскую музыку. Не понимая ее, он удивлялся — почему у грузин в одном и том же оркестре уживается старый турецкий барабан с бубнами, скрипками, сопелочками и еще какими-то неведомыми, издающими странные звуки инструментами?
— Так надо, — отвечали грузины на его расспросы, — чтобы нам весело было!..
И действительно, им было весело слушать, а Верещагину смотреть на них.
На грузинских праздниках он любовался грациозными народными танцами и плясками. Бывал у грузин на богомольях, где видел, как около древних храмов, не заходя во время богослужения в церкви, грузины располагались на траве, пили вино, ели вареный кулеш из пшена и, чтобы не утруждать себя молением, давали своему попу добрую толику вина и баранины. Понимающий толк в подаяниях поп молился за них, а они, пригретые солнцем, угощались, пели и плясали, не дожидаясь конца церковной службы. Такое вольное отношение грузин к религии напомнило Верещагину череповецкие престольные и пивные праздники. Спустя две-три недели Василий Васильевич продолжал путешествие. В окрестностях уездного города Шуши, где-то в деревнях, находились русские поселенцы, высланные из разных мест России, инаковерующие — духоборцы и молокане. Там же, в городе Шуше и около, проживали фанатичные мусульмане. Верещагин на перекладных почтовых тройках поспешил в Шушу на религиозный праздник, который по обыкновению должен был сопровождаться обрядами секты шиитов. Об этих обрядах Верещагин наслышался еще в первый свой приезд в Закавказье, но тогда он не смог побывать на празднике мусульман. Шуша когда-то была столицей карабахских ханов. Город населяли татары, особенно отличавшиеся религиозным фанатизмом. Когда Верещагин въехал в город через крепостные ворота и оказался на городской площади, ярко освещенной множеством факелов, его глазам представилась достойная удивления картина мусульманского празднества в честь Хусейна — внука Магомета. Сотни мусульман, поощряемых муллами, прыгали на площади, бесновались и кричали дикими, истошными голосами. В этом гаме слышалось ржанье перепуганных лошадей, гремели и грохотали барабаны, звенели медные сковороды и тарелки.
Сначала художник-путешественник, не привыкший удивляться, остолбенел при виде такого зрелища, но, присмотревшись ко всему этому и узнав, что такое «празднество» будет продолжаться в течение десяти дней, он занялся своим делом — зарисовками кающихся дервишей, добровольно истязающих себя фанатиков. Кроме того, Верещагин стал ежедневно записывать свои наблюдения над своеобразными мусульманскими обычаями. В те дни в Шуше, около древней мечети, в каравай-сарае, на подмостках, заменявших сцену, он видел представление уличного спектакля — мистерии, с участием актеров-фанатиков из секты шиитов, показывавших мучения имамов — дальних и ближних родственников прославленного богоподобного пророка Магомета.