Ароматный дым кальяна и обильная доза выпитого крепкого чая опьяняюще подействовали на Верещагина. Он вышел на улицу, где спешили куда-то женщины, унося детей и незавидный домашний скарб. В накаленном воздухе слышался противный рев навьюченных ишаков. В городе происходила необычная суета. Многие жители в ожидании кровавых событий предусмотрительно покидали Самарканд, уезжали и уходили в дальние селения. На площади Регистана Василий Васильевич встал в тени роскошного ветвистого дерева и долго смотрел на город. Узбеки следили за ним, а он, не замечая их пристальных взглядов, смотрел на портал одного из чудесных зданий, украшенного мозаикой и витиеватой надписью. Кто-то из местных жителей подошел к нему, прочитал вслух и перевел надпись: «Основатель здания науки — великий Султан, сын Султана, сына Султана — Улугбек Гурагани… Здание по высоте двойня небесам, и от тяжести его хребет земли приходит в содрогание…» Видимо, в последних словах этой надписи верующие узбеки не сомневались, ибо два минарета когда-то рухнули от землетрясения.
«Где же я видел подобное зрелище древней восточной красоты? — изумлялся Верещагин. — Нигде! Во сне я не мог видеть подобных чудес: разве в знаменитых сказках Шахразады встречается подобное видение!.. Да здесь такая натура, как нигде в мире! Карандаш не в состоянии передать… Тут нужны краски, достойные великих безымянных мастеров древности, создавших это земное чудо — Самарканд…»
Верещагину захотелось поскорей взяться за свой этюдник, раскинуть зонт и, сидя в тени, зарисовывать архитектурные памятники. Но надо было осмотреть все достопримечательности, составить общее впечатление, а потом уже начать работу над этюдами. Нашлись знавшие русский язык проводники-узбеки, которые охотно согласились сопровождать Верещагина, показывать ему город, рассказывать все то, что знали они из устных и книжных легенд о своем городе, о его многовековых памятниках. Древние старцы в белых чалмах, в длинных цветастых халатах с широкими рукавами водили его по улицам и площадям, останавливаясь перед зданием медресе Шир-Дор. Старик узбек, умудренный арабской книжной наукой и знанием многих восточных языков, показывал на ребристые купола покосившихся минаретов, на тончайшую роспись стен, на причудливый бирюзовый орнамент мозаичных украшений и говорил напевно, словно читая изречения из Корана:
— Русский пришелец, это здание, именуемое медресе Шир-Дор, построено зодчим Абдул-Джаббаром и полководцем Ялангтушем. Древние письмена вещают, что они соорудили строение, украшающее небо и землю. Персидскими словами сказано: «Веками не достигнет верха запретных его минаретов искусный акробат мысли по канату фантазии. Когда архитектор точной правильности воздвиг изгиб арки портала, небеса, приняв ее за новую луну, прикусили палец от удивления!..»
Верещагин, слушая узбека, дивился древнему остроумию и смотрел с площади на фасад здания, украшенный изображениями львов, преследующих фантастических серо-зеленых ланей… А в эту пору на площади Регистана под навесами чайхан и торговых заведений узбеки собирались кучками и вели разговоры о распыленных по Туркестану русских войсках, о малочисленном гарнизоне, оставшемся в крепости. Поговаривали узбеки и о восстании, если эмир Бухарский перехитрит Кауфмана и с большими силами ворвется в Самарканд. Верещагин примечал возбужденность узбеков, однако, не понимая их языка, не подозревал — о чем они так повсюду шумят. А проводник-узбек уводил его все дальше и дальше от этих шумевших толп народа и показывал одно за другим наиболее интересные здания Самарканда. За долгий летний день Верещагин успел осмотреть все главнейшие архитектурные памятники. Побывал внутри мавзолея Гур-Эмира, где зарисовал резные двери тончайшей ювелирной работы. Двери были сделаны из ценнейших пород дерева и слоновой кости. Здесь же, за открытыми дверями, виднелась, подобно кружеву, ажурная решетка из белого мрамора, а за ней — нефритовое надгробие легендарного Тимура…