— Вот, ребята, кого бы нарисовать! — говорит Вася. — Но их за полчаса карандашом не набросаешь. Тут много понадобится времени, да и без умения ничего не сделаешь. Еще поучусь, за границей побываю, посмотрю побольше на белый свет и буду художником. Эх, знали бы вы, какие есть хорошие картины в Питере!..
И, забыв о бурлаках, о барже-беляне, зная, что сегодня, в воскресный день, их не заставят работать, ребята толпятся вокруг Васи, упрашивают его рассказать о Питере: что он там видел, чему его там учат, выучился ли он и дослужился ли до полковника или генерала. Вася садится на траву и долго рассказывает о том, что трудно учиться английскому языку, как опостылели ему алгебра, геометрия, танцы и военное учение, строгость, надзор и наушничество. Зато как хорошо и как быстро летит время на уроках рисования! Тут он себя чувствует превосходно — забывает о назойливых учителях, о строгих порядках в училище. Рисование — это главное. Вася увлекается своим рассказом и забывает о слушателях.
— Незанятная твоя сказка, — говорит пастушонок Петька, — у нас охотник Степан куда лучше рассказывает про чертей и леших. — Щелкнув кнутом, Петька уходит на дальний луг к коровьему стаду. Шагает Петька не по-мальчишески крупно, медленно и, не оборачиваясь на ребят, залихватски, нарочито грубым голосом поет:
Присвистнув и снова лихо щелкнув кнутом, Петька запел, как большой:
Для ребят Петькины песни — не диковина. Вася слушает его и улыбается. Потом он задумывается над тем, как живут в Пертовке ребята — дети крепостных мужиков, как, должно быть, они с малых лет ненавидят своего барина и всё его отродье. «А ведь и в самом деле, неинтересно ребятам знать о моем учении, — догадывается он. — О чем бы им рассказать? О Питере? Они слыхали от своих отцов и дедов. Многие шекснинские да череповецкие мужики-бурлаки бывали в столице. Ребят рассказами о Питере не удивишь».
— Так, так, Вася… — прерывая его задумчивость, говорит один из парнишек, — значит, барином ты не собираешься быть? Рисовальщиком хочешь стать? Легкое дело, это не то что нам за соху держаться, и, поди-ка, выгодное?
— А для чего ему выгодное? — вмешивается в разговор сынок верещагинского садовника Ильи. — Да им всем братьям за всю жизнь не прожить отцовских земель, лесов и всяких пожитков!
— Проживем, — протяжно отвечает Вася. — Смотря как жить, прогореть нетрудно.
Пока Вася разговаривал с ребятами, баржа скрылась за поворотом Шексны. На песчаном побережье остался лишь след бурлацкий, да из-за поворота слышалось протяжное и унылое:
Ни раскрашенная баржа, ни две сотни усталых и оборванных бурлаков, тянувших ее, не произвели на пертовских ребят такого необыкновенного впечатления, как Васин дядя, отставной полковник Алексей Верещагин, проезжавший из села Любцы в Пертовку. Дядя Алеша сидел в пролетке один, без кучера; сдержав вожжами гнедого жеребца, остановился и подозвал к себе племянника. Одет Алексей Верещагин был в парадную военную форму — мундир с эполетами; на груди крестов и медалей — не скоро сосчитаешь. В такой форме, без фуражки люди видели его только раз в году — во время пасхальной обедни. А тут — в обычное воскресенье… Что бы это значило?..
Алексей Верещагин, несмотря на возраст, ловко спрыгнул с пролетки, поздоровался с Васей и, поцеловав его в лоб, спросил:
— Отец дома?
— Дома. К нему сегодня исправник в гости приехал.
— Как раз кстати. Исправник знает, когда надо приехать. Наверно, мужиков пугнуть собирается.
— А зачем? — тревожно спросил Вася.
— Ничего ты, племянник, не знаешь. Ничего! Садись со мной в пролетку и марш к отцу!.. Очень важное дело.
— Какое же дело?
— Завтра из Рыбинска в Череповец и дальше, по Мариинской системе, едет на пароходе сам император. В Любцах у меня он сделает остановку. Не успел Вася сесть с дядей в пролетку, как все ребята, словно стая испуганных воробьев, вспорхнули с места и вперегонку, сверкая пятками, понеслись в Пертовку. А там в поместье Верещагиных уже шла подготовка к приезду царя. Около амбара толпились кучера, садовники, горничные, ткачи и портные, кузнецы, лакеи и повара, одним словом — вся верещагинская дворня. На рундуке у распахнутых ворот амбара помещичий эконом с безменом в руках развешивал и раздавал дворовым людям провизию — «месячину» — за два месяца вперед. Мешки с мукой, горохом, чаны с квашеной капустой, с пареной брусникой и солеными рыжиками, лукошки и лубочные короба с овсяной крупой и солью — всё было вынесено из помещения на улицу для раздачи крепостным. Дворня переглядывалась, шепталась. Все понимали, что барин распорядился выдать им провизию, испугавшись неожиданного приезда царя. А вдруг он заглянет в усадьбу и спросит барина: «Скажи-ка, голубчик, как поживают у тебя мужички да служивые люди?» — а у нашего барина полный порядочек: до самого Покрова всем харч роздал!.. Не подкопаешься!..