— Нет, я слушаю.
— Спи, отдыхай. Завтра придется походить по горам. Здесь ночь, а в Петербурге сейчас день. Как-то там Стасов воюет? Сегодня какой был день, воскресенье? Мать моя, поди-ка, в Любцах за наше здоровье и благополучие свечку сожгла перед Тихвинской богоматерью… Здесь такая сила народа, — заключил он, — что все эти британские пришельцы кажутся временными, гостями. Мир дунет — ветер будет, мир плюнет — море будет. И вот этот бахвал Гирдельстон — посланник-резидент, — по справедливому мнению Симпсона, чувствует себя в Непале пленником. Управляет и боится — как бы индусы не скормили его крокодилам. Пожелал бы я им приятного аппетита!..
После ночного отдыха Верещагин с женой отправились дальше, в Теран, по дорогам, стиснутым густыми джунглями. Здесь, на пути к Непалу, водились тигры и слоны. Кое-где на выжженных подсеках туземцы обрабатывали чайные плантации, принадлежавшие англичанам. В джунглях Василий Васильевич подстрелил несколько диких куриц, из которых Елизавета Кондратьевна приготовила вкусный обед. Днем, походив с проводниками вблизи дороги, Верещагин расположился писать этюды тропических мест, покрытых сплошь пожелтевшей зарослью. Проводники показали ему величественную пальму, а под пальмой — выветренные человеческие кости — остатки тигровой добычи. Художник тут же набросал эскиз будущей картины «Людоед», изобразив пальму на фоне прозрачного воздуха и ярко-голубого неба, а под ветвями пальмы — труп человека и спокойно лежащего тигра. Положив лапу на труп, тигр прищуренными глазами следил за хищной птицей, кружившей в ожидании остатков добычи… В другом месте Верещагину пришлось видеть, как местные жители поймали и повели стреноженного толстыми бечевами слона.
— Придержите! Придержите!! Я его сейчас быстренько зарисую, — обратился художник через переводчика к индийцам-охотникам, — вот вам двадцать рупий! Сделайте так, чтобы слон постоял на одном месте…
Но слон, обычно тихий и неповоротливый, будучи стреножен, то пятился, виляя массивным задом, то, размахивая хоботом по сторонам, приподнимал скрученные бечевами передние ноги, никак не желая «позировать». Наконец индийцы за двадцать рупий привязали слона к толстому дереву. Слон смирился и в таком виде был зарисован Верещагиным… Не задерживаясь подолгу на одном месте, Василий Васильевич продолжал свое путешествие в сторону видневшихся вдалеке Гималайских гор. На пути встречались деревни с множеством буддийских храмов. Как не зайти, как не запечатлеть в альбомах своеобразие этих мрачных древних строений из дикого камня, крытых камышом! Василий Васильевич вошел в один из таких храмов. Буддийские боги, отлитые из меди, сидели в различных позах. Одни из них выглядели злыми и страшными, другие — добрыми, улыбающимися. Лама, в размалеванной маске, напоминающей кабанью голову с клыками, оттопыренными ушами и вытаращенными глазами, держал в руках молитвенную машинку, крутил, как у шарманки, ручку я, не называя имя божие, твердил бесконечно и монотонно непонятные, как заклинание, слова, означавшие: «О ты, сидящий на лотосе!..»
Буддисты оказались приветливыми, они охотно позволяли Верещагину зарисовывать их, а также домашние очаги, храмы и всё, что в их быту интересовало художника.
Однажды в районе Яксунского ущелья, в ночную пору Верещагин сидел возле своей палатки и, любуясь глубоким темно-зеленым небом, освещенным яркими звездами, говорил Елизавете Кондратьевне:
— Лиза, я не знаю, есть ли еще где на свете такое зеленое небо?.. Изобразить так — не поверят!.. И кажется как-то жутко в ночной тиши этого ущелья! Посмотри: горы стиснули нас. Каким жалким выглядит наш костер, рассыпающий вокруг искры! Вот, подожди, костер погаснет, а это чудо природы, гора Пандим, господствующая над ущельем Яксуна, и в ночной тьме загорится, ярко засверкает белизной ее снежная вершина! Она светится благодаря неразгаданному блеску индийской луны, восходящей над здешним уголком мира. Да, да, не смейся, именно — луна индийская. Нигде я такой луны не видел. То она вспыхивает, то она, заметь, становится бледно-зеленой, и кажется, что в ней, как в зеркале, отражаются белоснежные горы и зубчатые, густые леса, которые чуть слышно шумят над ущельем…
— Да, здесь интересные явления в природе, — отозвалась Елизавета Кондратьевна. — Завтра мы двинемся в путь, а жалко расставаться с этими прекрасными мостами!..
— Нет, пока я не напишу красками здешние горы, не двинусь дальше. Такие горы, как Пандим, встречаются только раз в жизни!