Однажды в пути на привале Алексей Верещагин напился допьяна и, слушая упреки Васина отца, отвечал излюбленными рассуждениями:
— Вера православная, братец, такова: она дозволяет напиваться до положения риз! Причастие — и то из вина делается. Ты говоришь, грешно пить до упаду? Может быть, но опять же сказано: если не согрешишь, так и не покаешься, а если не покаешься, так и не спасешься.
— Не к лицу тебе напиваться, да еще при челяди. Ты — барин, отставной полковник, политикой увлекаешься, запретные книги читаешь, просвещенный человек. Стыдился бы, Алеша!.. И опять же, ты не с ярмарки едешь, не со свадьбы, а на богомолье в монастырь.
— Вот потому-то и успеваю, братец, — насмешливо отвечал подгулявший Алексей и, протягивая наполненную настойкой кружку, спрашивал:
— Ну, кто со мной за спасение душ наших выпьет? Васятка, ты?
— Нет, дядя Алеша.
— Эх ты, сухопутный морячок! Отца с матерью боишься, что ли? Да ведь тебе шестнадцатый год пошел. В твоем возрасте Иван Грозный шапку Мономаха надел на свою голову, а ты глоток вина трусишь пропустить. Ну, Степан, ты…
— А мне, ваше высокородие, можно. Благодарствую. — И Степан мигом осушил кружку, вытер губы и поклонился.
— Закуси, Степан.
— Благодарствую, ваше степенство и превосходительство. Закуской можно все испортить. Пусть винцо по капельке до печенок дойдет. Ежели еще стаканчик, — не откажете, ваша светлость?..
Барин налил ему еще кружку и сказал.
— Пей, но смотри — самовольно, крадучись, к бочонку не прикладывайся!
— Не согрешу, барин-батюшка, будьте здоровы!.. Много лет вам здравствовать!
— Молодец! Хорошо пьешь!
— Алеша! Не спаивай моего человека, — начинал сердиться Василий. — И с тобой не полажу, и его отхлещу.
— Хлещи, барин! — весело и вызывающе воскликнул Степан. — Хлещи, если не совестно да если рука поднимется. Мужик не скотина, от кнута не побежит. Потому как я мужик сам не свой: душа у меня божья, голова — царская, а спина — барская. Хлещи! Давно не бит!..
Алексей Верещагин усмехнулся в ответ на красноречие Степана и налил еще по кружке вина себе и ему:
— Не бойся, Степан, мой брат в шутку тебя на испуг берет. Вот если спляшешь — будет тебе еще кружка вина.
— Ни дуды, ни балалайки, подо что же я, барин, буду вам выкамаривать? — взмолился Степан и уставился на вино. «Ох, и добро же проклятущее! И дело не тяжелое — сплясать», — подумал Степан.
— Дозвольте мне, господин-барин, кружечку винца выплясать. Босичком, под свои песни, безо всякой игры? — обратился Степан к своему барину и так умильно, подкупающе взглянул на него, что тот лишь махнул рукой в знак согласия.
— Валяй, дурень, пляши, ничего не будет! — распоряжался за брата захмелевший Алексей. — Топчи белозерскую землю под мужицкий припев. Пусть барыня с детьми тоже послушает, полюбуется.
Степан затянул на себе потуже поясок домотканый, развесил кисти сбоку, засучил полосатые штаны выше колен и пошел гоголем по примятой луговине. Он плясал и пел, пел и плясал:
Поездка на богомолье
— Валяй, Степа! — прикрикнул Алексей Верещагин. — Пляши! Все грехи замолятся!.. Пляши, дозволено!
— Подковыривай, ходи с носка!..
— Пляши, черт, будет и вино!.. — ободряли Степана оба брата Верещагины.