— Здравствуй, Шумов! — сказал Сметков, протягивая руку.
Гриша положил в его большую руку свою ладонь и вдруг почувствовал, какой он маленький среди этих людей.
— Ну, как папаня? Меня он не поминал?
— Нет, не поминал. Ни разу, — честно ответил Гриша и добавил: — Нас Перфильевна скоро прогонит.
— Прогонит?
— Ага. Батя тогда в город поедет. И я с ним!
Кейнин в это время говорил учителю:
— Большая ошибка вышла у нас со списками распорядительного комитета. Когда крестьяне выбирали комитет — это было в волостном правлении, — секретарь собрания взял да и записал всех выбранных в книгу, в шнуровую книгу волостного правления; революция-то, казалось, победила, чего ж опасаться? А теперь вот — готовенькие материалы для арестов.
Шпаковский спросил:
— Что надо сделать?
— Если нельзя незаметно расшить книгу…
— Шнур прикреплен сургучной печатью.
— Тогда надо просто вырвать листы с фамилиями. Правда, это будет грубая работа, но если любитель пива, писарь, опять заснет… А?
— Постараюсь.
— Удивительно еще, как до сих пор книга не попала в руки жандармов.
— Никто, значит, не догадался. Кому придет в голову читать шнуровую книгу? И писарь-то берет ее в руки редко: лентяй.
— Так если бы вам удалось…
— Постараюсь, — повторил учитель.
И они оба пошли туда, где стояли Петр Сметков, Гриша, Иван и другие. Учитель был взволнован, красные пятна выступили у него на щеках. Кейнин казался спокойным, как всегда. Он весело закричал Грише:
— Свидание друзей?
За Гришу ответил Иван:
— Угадал. Это мой кормилец, Гришка Шумов. Он со своим дружком меня хлебом кормил.
— А, тоже, значит, интендант! — сказал Кейнин — и будто похвалил непонятным этим словом Гришу.
— Как же доставить вам эти листы с фамилиями-то? — будто вспомнив что-то, спросил Кейнина учитель.
— А зачем доставлять? Уничтожьте их на месте…
— Нет, — упрямо сказал Шпаковский, — я вам их доставлю. Я не член организации, и не так уж хорошо вы меня знаете. А организации следует быть убежденной, что листы действительно изъяты.
— Достаточно будет вашего слова. Хранить листы, а потом еще пересылать совсем незачем: мало ли что может случиться. Как только они попадут вам в руки, уничтожьте сразу же! Порвите, сожгите! А меня известите об этом. Ну, вот через мальчика известите. Пусть он прибежит сюда и скажет: «Дело сделано». Если меня не будет, любому из братьев пусть скажет — мне передадут. Слышишь, мальчик?
— Слышу. А где ваши братья?
— О, — улыбнулся Кейнин, — у меня братьев много. Любому рабочему, который будет тут корчевать пни, можешь сказать: «Передай Кейнину — дело сделано». Понял?
— Понял!
…Когда учитель и Гриша уходили с корчевья, у пней, где час тому назад сидели женщины, уже работали рослые латыши: обрубали топором мелкие корни, а под большие подкладывали бревна. Женщины — с пустыми мешками, с укладками, в которых были завязаны порожние горшочки, — уходили по тропинке в сторону деревни… Знакомая картина: жены отнесли мужьям полдник.
По дороге в «Затишье» учитель сказал Грише:
— А ты, брат, конспиратор!
— Чего это?
— Конспиратор — это такой толковый, сноровистый человек. Он знает, что можно сказать другим, а о чем надо и помолчать, тайну сохранить. Вишь ты, с Иваном видался в лесу, а никто об этом и не знал… Или батя знал?
— Нет, и батя не знал.
— Ну как же ты не конспиратор! От отца родного тайну хоронишь.
— А это не моя тайна. Если б Иван позволил, я б сказал папане. А может, и вам сказал бы. Если б Иван позволил.
— Растолковал. Спасибо.
— Вы не обижаетесь?
— Нет.
— А что это такое: инти… интентан…
— А… интендантство. Это ты Кейнина вспомнил? Как он про женщин сказал? Интендантство доставляет армии все, что надо, — ну, в первую очередь, конечно, хлеб…
— А бабы работникам полдничать принесли.
— Выходит — не только работникам. Большая-то часть хлеба да сала пошла в лес, можно сказать — солдатам. Потому Кейнин и сказал: интендантство.
— Каким солдатам?
— Да ты их только что видел. Трое еще с ружьями были.
— Это не солдаты. Из них один Иван — солдат, да и тот теперь вольный.
— Экий ты какой… Ну, не солдаты. Можно по-другому назвать… Народ их зовет лесными братьями.
18
Через два дня учитель снова появился в «Затишье». Приехал он веселый, довольный. Отца в избе не было. Шпаковский, потирая руки, сказал Грише:
— Ну, пойдем поищем его. Должно быть, в саду, где же еще?