Государыня, услышав, что тридцатитысячная армия мятежников была разбита в один миг и что ее защитники соединились с силами Юйчи Сяньдэ, от радости заплакала. Она обратилась ко всем, кто сопровождал императора на пути в горы:
— Огромное войско противника неожиданным образом разгромлено. Нужно ли нам и дальше блуждать по непроходимым тропам? Возвратимся в столицу! Чего нам ныне страшиться?
Но у многих еще оставались сомнения:
— Янь-ван поднимется против государства вновь, дух в его войске высок, варварские кони упитанны. Наши же воины устали. Разве можно нам сразу повернуть назад?
Императрица еще раз призвала к себе Юйчи Сяньдэ и обратилась к нему:
— Янь-ван вступил в войну, набрав сильное войско, и наша армия неминуемо несла поражение. Потому ли это было, что наши воины робели перед высоким происхождением Янь-вана, или они страшились военного умения Юй Вэньхуэя?
Он ответил, что дело было в доблести последнего, с чем остальные воины были согласны.
— Юй Вэньхуэй и его соратники, известные своим бесстрашием, подверглись небесному наказанию, и трупы их выставлены на всеобщее обозрение, — продолжала императрица. — Юй Вэньхуэй полагался на собственное умение и не выдвигал людей; с помощью кровных родственников и многолетних друзей он был назначен командующим. Он награждал воинов, но, увидя, что Юй Вэньхуэй погиб, они сдались Юйчи Сяньдэ, не заботясь о том, что честь их будет запятнана и что они покрывают себя позором. Янь-ван назначал на высокие посты богатых торговцев и молодых людей, думающих только о вине и красотках. Вряд ли кто-нибудь из них искусен в ведении войны. Есть ли среди них кто-нибудь, добившийся славы?
Никто не мог назвать ни одного имени. Императрица продолжала:
— Я глупая, ничтожная женщина, мне было суждено с юных лет почтительно служить мудрому правителю, я достигла положения государыни, которое не соответствовало моему происхождению; так я прожила десять весен и осеней. Курица не должна, подобно петуху, возвещать рассвет[402], и я, даже когда речь шла о задних покоях[403], без разрешения государя ни одного дела не решала и суждений своих не высказывала. Скоропостижная кончина государя повергла нашу страну в скорбь, и, виновная в том, что не последовала примеру дочери князя царства Юэ, умершей до своего господина[404], я навлекла на себя позор: беспорядки охватили страну. Я должна была выбирать, кому можно доверить управление страной, ноте, на которых указал больной государь, были оклеветаны предателями и погибли. Те же, кто отправился с нами в эти горы, старались защитить нас в пути, но думали только об отступлении. Я, глупая, лишенная талантов женщина, опасаюсь, что навлеку на себя порицания: «Императрица-мать безрассудно взялась управлять государством, как — увы! — бывало в далекие времена, когда страну охватывали беспорядки». Но бедствия постигли нас неожиданно, положение только обостряется, и мы не можем принимать решений по зрелом размышлении. В течение многих летя, соблюдая запрет, в государственные дела не вмешивалась, никто не может сказать, что страна пришла в такое состояние из-за моей глупости. Сегодня впервые я отваживаюсь высказаться по столь важному поводу. Юй Вэньхуэй погиб, и Янь-ван лишился рук и ног. Если мы, не упуская такого благоприятного случая, возвратимся в столицу, вряд ли мы встретим серьезную оборону. Я скрылась в горах, Янь-ван захватил престол, и народ частично подчинился ему, но если я сейчас, покинув крутые горы, появлюсь во дворце, а страна успокоится, кто осмелится поднять мятеж? Когда такие попытки увенчивались успехом? Ныне нет более важного дела, как бросить армию вперед и возвратиться в Чанъань.
Придворные на это ответили:
— Мы, питая опасения, всегда отговаривались тем, что в военных делах неопытны и что воины наши измучены. Но то, что сейчас сказала государыня, благоразумно, и ее мнению нельзя противиться. Нам нужно как можно скорее возвратиться в столицу.
Было принято решение: «Сегодня дадим войску отдохнуть, а завтра на рассвете пустимся в путь». Императрица-мать удалилась на ночь в свое временное помещение.
2
Удзитада, проявив огромное умение, нежданно-негаданно завоевал славу отважного воина. Но он был измучен. Расположившись в тени небольшого дерева, он сидя заснул. Воин, которого он видел накануне[405], явился перед ним и произнес:
404
Дочь Гоу Цзяня, князя древнего царства Юэ, была наложницей Чжао, князя царства Чу. Узнав, что Чжао, находясь в армии, тяжело заболел, она, не желая пережить его, покончила с собой.