Он говорил смело, охваченный сердечным волнением.
— Вы понимаете все резоны, и задерживать вас бессмысленно, — произнесла императрица.
Она печально задумалась и смотрела на полную луну четырнадцатой ночи, льющую чистое сияние сквозь разрывы в тучах Обращенный к Удзитада профиль ее был невыразимо прекрасен.
произнесла она.
Правильно ли он ее понял? Если она действительно выразила свое сокровенное желание, посторонние, услышав ее, не должны были бы догадаться. Но разве вид утиравшего слезы Удзитада не выражал невольно его любовь?
Не сказано разве: «сердце, легко меняющееся?»[414] — продолжала она.
Императрица-мать слыла очень мудрой, но как она могла знать старое японское стихотворение? Удзитада решил, что он неправильно понял ее слова.
Императрица удалилась в глубину помещения, но благоухание ее одежд долго витало вокруг занавеси. Не была ли она подобна полной луне? Удзитада никуда не хотелось уходить, он уносился мечтой в небесные просторы. Всю ночь просидел он у открытой двери, погруженный в задумчивость.
сложил он.
Спать ему не хотелось. Он сидел, вдыхая чудесный аромат.
пробормотал он. Молодой человек сам удивлялся, что мысли об императрице не оставляли его.
Утром он, как обычно, отправился в императорский дворец, но был рассеян и мысли его витали далеко. Обсуждение государственных дел подошло к концу. Началось чтение древних книг, но в тот день Удзитада не пытался вникнуть в смысл и не задавал никаких вопросов. Когда императрица-мать удалилась в глубину помещения, присутствующие могли разойтись Удзитада пошел к себе и сразу лег в постель. Более сильный, чем накануне, ветер гнал непрерывно по небу тучи, вот-вот должен был пойти снег. Юноша чувствовал печаль, его куда-то влекло, как в ту ночь, когда он встретился с Тао Хунъином и получил от него цинь. Глубокая печаль овладела Удзитада. Тао Хунъин, страшась жестокого правления Янь-вана, бесследно скрылся в глухих горах, и надежд на встречу с ним не оставалось. Глядя на вечернее небо, Удзитада все больше погружался в размышления. Не в силах оставаться на месте, он вышел из дома, сел на коня и отправился куда глаза глядят. Он прибыл в какую то горную деревушку. Повсюду разливался аромат цветущей сливы, который показался путнику особенно сладостным. В вершинах сосен шумел ветер. Луна показалась из-за гор, но было темно. Ветер разогнал тучи, и небо было чистым. Удзитада въехал в лес и услышал звуки музыки. Он подумал, что это инструмент, который в Японии называется хитирики и который считают неподходящим для выражения радостных чувств[418]. Звуки были замечательными. В этой стране он назывался сяо[419]. «На этом инструменте играла принцесса, жившая в древности, и унеслась в мир небожителей»[420], — подумал Удзитада, не в силах сдержать слез восхищения.
Траур по покойному государю еще не окончился, и было запрещено играть на каких бы то ни было инструментах, но горная деревушка находилась так далеко от столицы, и, наверное, поэтому кто-то отважился взяться за флейту. Юноше захотелось узнать, кто там живет. У простых сосновых ворот стояла красиво одетая дама, закрывая лицо веером. «Кто вы? Почему стоите здесь?» — спросил Удзитада, но дама, не отвечая, вошла в ворота, и он последовал за ней.
Вокруг было тихо. В доме явно жили небедные люди, это было высокое строение, хотя и стояло в заброшенном месте. Столбы были новыми и красивыми; во дворце из-за траура вешали занавеси глухих тонов, а в том доме они были ярко-зелеными и притягивали к себе взор. Из глубины дома доносился аромат сливы и непрерывно слышались звуки музыки.
Удзитада, идя за дамой, начал подниматься по лестнице. Он прислушался в доме, казалось, никого не было. Он заглянул в щель между занавесями и смутно различил женскую фигуру. Доносившееся до него благоухание очаровало юношу. «В этой стране даже в горной глуши живут такие изысканные красавицы!» — изумленно подумал Удзитада. Ему захотелось узнать, что это за место. Он повернул направо, но никого не увидел. Дама исчезла. Спросить было некого, юноша пошел дальше, но и там не было ни одной живой души. Становилось все темнее, звуки флейты слышались ясно, до него доносился чарующий аромат — Удзитада вовсе не хотелось покидать этот дом. Он осторожно вошел внутрь.
412
Стихотворение Осикоти Мицунэ, К № 611: «Не знаю, куда отправилась моя любовь, и не могу последовать за ней. И не знаю, когда наступит день встречи». Под «луной» подразумевается императрица.
413
Под «луной» подразумевается императрица, под «облаками» — придворные (кроме Удзитада).
414
Стихотворение неизвестного автора, М № 3058:
415
См. примеч. 34 к четвертой части «Повести о советнике Хамамацу». В последних строках стихотворения Удзитада подразумевается императрица.
416
Стихотворение неизвестного автора, К № 507: «Люблю и тоскую, но встретиться нам нельзя. Однако руки устали завязывать пояс нижнего платья который развязывается сам собой» (примета, предвещающая свидание).
417
Стихотворение неизвестного автора, К № 486: «Почему так люблю эту бессердечную женщину? Как только просыпаюсь, стенаю о ней, как засну — тоскую». Также стихотворение Фудзивара Арииэ, СК № 1638: «Задумался ли я? Или проливал слезы? Ветер, шумящий в соснах во дворе, пригнал дождевые тучи, и мокры мои рукава».
418
Инструменте двойной тростью (кит.
419
Духовой инструмент, флейта Пана.
420
Имеется в виду дочь циньского правителя Му-гуна, Лунъюй. Она вышла замуж за Сяоши, знаменитого исполнителя на флейте