В пятом месяце во дворце, не покладая рук, готовились к отправке людей в Японию, которая была назначена на осень. Один за другим являлись будущие спутники Удзитада. Он всей душой стремился отыскать незнакомку, но времени у него оставалось мало; он не знал ни мгновения душевного покоя. «Может быть, цветок случайно попадется мне на глаза», — думал он и, объявив, что хочет осмотреть места, которых еще не видел, разъезжал по горам и рощам, внимательно смотрел по сторонам, но нигде пионов не видел. Он отправился в горную деревушку, где впервые почувствовал чудесный аромат, но вокруг дома все заросло летними травами и не было видно ничьих следов. Более безлюдного места он никогда не видел.
Внутри помещения были чисто убраны, и в задней комнате, где не было ни пылинки, у стены он заметил лепесток разыскиваемого цветка. Время цветения пионов давно прошло, но, к изумлению Удзитада, лепесток был свеж. Юноше казалось, что он грезит наяву. Если бы там был кто-нибудь, кого можно было бы спросить[478], Удзитада обратился бы к нему: «Кто оставил здесь этот лепесток?» и проник бы в тайну, но в доме не было ни души, и, проливая горькие слезы, он возвратился в столицу, так ничего и не узнав. Найденный лепесток Удзитада взял с собой, но — странное дело! — он не засох, не завял, и цвет его совсем не изменился. Тянулось утро за утром, за вечером вечер[479], Удзитада думал только об одном. Неумолимое время проходило быстро. Он напрасно всю ночь держал открытой деревянную дверь[480].
Наступил шестой месяц. Удзитада устал от беспрерывных дум, и казалось, его душа была готова расстаться с телом. Путешествие предстояло далекое, и отплытие было назначено на двадцатый день того месяца. Он тосковал о бессердечной незнакомке, исчезавшей неизвестно куда, но при мысли, не остаться ли ему в китайской земле еще на осень, он вспоминал о матери, о которой не переставал тревожиться, и о принцессе Хуаян, с которой он надеялся снова увидеться и драгоценность которой он всегда носил с собой. Противоположные мысли мучили его, печаль его усиливалась с каждым днем, и время приносило ему одни горькие страдания.
сложил он.
3
Прошел десятый день шестого месяца. Стояла непереносимая жара. Обсуждение государственных дел закончилось, и во дворце оставались лишь самые близкие к государю придворные. Чтобы немного отдохнуть, император и государыня-мать расположились в павильоне для ужения, где веял прохладный ветерок. Император призвал к себе Удзитада, и он, приблизившись, сел на камень под навесом.
— Я давно думаю о вашем отъезде, но сейчас, когда подошел срок, мне он кажется совершенно безжалостным, — сказал император.
На его глазах показались слезы. Удзитада тоже заплакал. Императрица-мать сидела недалеко от них.
Стояла такая непереносимая жара, что даже легкое платье казалось слишком теплым. Ослепительный светлился с безоблачного неба. Красота императрицы казалась более блистательной, чем обычно, и заставляла от изумления широко раскрыть глаза. При взгляде на нее можно было забыть о невероятной духоте — казалось, что это луна поднимается в чистом небе. Удзитада изумленно спрашивал себя: «Неужели в нашем мире может существовать подобная красота?» и не мог произнести ни слова. До него доносился свежий аромат из древесины аквилярии или из коры сандалового дерева, и хотя он совершенно не отличался от аромата одежд таинственной музыкантши, юноша по-прежнему думал, не игра ли это его воображения. Ему казалось, что он перенесся в страну Будды. Он невольно, забыв о почтении и осторожности, смотрел на государыню так же пристально, как взирал на Будду его ученик: «ни на мгновение не отводя от него взора»[482], и по щекам его катились слезы.
И государь, и императрица-мать сожалели, что Удзитада их покидает, что его ничем нельзя было удержать, и, тоже плача, повторяли, что никогда не забудут его преданности.
— Следуя заведенному порядку, и я не люблю голосов царств Чжэн и Вэй[483], мы не должны забывать об истинном значении ритуала и музыки. Я хотел бы наслаждаться музицированием вместе с вами, но из-за траура игра на музыкальных инструментах из металла, камня, нитей и бамбука[484] запрещена, и, к несчастью, время вашего пребывания здесь прошло. Жаль, что вы не можете остаться у нас до того, как снова вернется этот месяц[485]. Месяцы и дни текут быстро...[486] Но мы не можем забывать о глубине ваших побуждений и гневаться на ваш отъезд, — сказал император.
478
Стихотворение Аривара Нарихира, ИМ № 9:
479
Стихотворение барышни из Миёсино, «Повесть о советнике Хамамацу», часть четвертая:
480
Из песни бога Ятихоко-но ками, «Старых дел записи» (Кодзики), в которой рассказывается, как он явился к Нунакава-химэ:
(Пер. Е. М. Пинус)
481
Стихотворение Мибу Тадаминэ, К № 592: «Как в быстром потоке плывет ряска, не прикрепляясь корнями ко дну, так и моя любовь».
483
Чувственная музыка, далекая от старинного идеала, искоренения которой добивались конфуцианцы.
484
Разновидности музыкальных инструментов: металлические и каменные гонги, струнные и духовые инструменты.
486
Стихотворение Харумити Цураки, К № 341: «Говорим: "вчера", говорим: "сегодня". Месяцы и дни текут так же быстро, как река Асука».