В Повести о Хамамацу в Китай, кроме Тюнагона, отправился отшельник, живший в горах Ёсино, который встретился с китайской императрицей и получил от нее письмо для ее матери.
Знание Китая, отраженное в Повести о Хамамацу, было книжным. Автор обнаруживает довольно смутное представление о китайской географии. Он пишет, что японцы прибыли в местечко Вэньмин (яп. Унрэй), где они сошли на берег, и остановились на ночлег в бухте Ханчжоу (яп. Коею), но между этими двумя пунктами довольно большое расстояние, которое было невозможно преодолеть за один день. Далее из текста следует, что Хэян (яп. Коё), где живет императрица, находится недалеко от столицы, и Тюнагон, живущий в столице, ездит туда и обратно. В Хамамацу сказано, что каждые два-три дня принца привозили из Хэян в императорский дворец[22]. Однако провинция Хэян в реальности находится далеко от столицы, и невозможно было совершать туда поездки так часто. Возможно ли, чтобы любимая супруга императора с сыном жили так далеко от императорского дворца? Или автор под «столицей Китайской империи» подразумевал вторую столицу Лоян? Столь же непонятна сцена выезда императора для любования кленами на озеро Дунтин, которое в действительности находится очень далеко от столицы, так что такой выезд был невозможен.
Икэда Тосио предполагает, что китайские топонимы в романе появились, скорее всего, под влиянием китайской литературы и стихов на китайском языке. Император Сага (809-823), который страстно любил Китай, построил загородный дворец в местечке Ямадзаки (на запад от святилища Ивасимидзу на реке Ёдо) и назвал его Коёкэн (провинция Хэян), в который приглашались поэты и проводились, в частности, соревнования по сочинению китайских стихов. Возможно, что название Коёкэн в повести появилось как воспоминание об этом. Часто упоминалось в китайских стихах, в том числе сочиняемых в Японии, озеро Дунтин, и японский автор ввел этот топоним в повествование, плохо представляя или мало заботясь о том, где реально находится это место[23].
Автор романа обнаруживает определенное знание китайской литературы. В самом начале первого свитка упоминается история Мэнчан-цзюня, виднейшего политического деятеля царства Ци конца IV — первой трети III в. до н. э.[24], далее Тюнагон вспоминает знаменитое произведение Тао Юаньмина «Персиковый источник»[25]. В этой части упоминаются знаменитые китайские поэты, например, Пань Юэ (Ань-жэнь, 247-300), а также Бо Цзюйи и его Песнь о бесконечной тоске[26], произведение чрезвычайно популярное в эпоху Хэйан (которое цитировалось не только в произведениях мужчин, но и женщин, в частности в Повести о Гэндзи).
Не зная китайских реалий по личному опыту, автор, должно быть, вдохновлялся иллюстрациями, которые несколько раз упомянуты в тексте. В самом начале говорится, что китайцы были похожи на их изображение на картинках к Повести о Танской земле[27]. Когда Тюнагон приезжает во дворец императрицы в Хэян, он видит прислуживающих императрице дам, сидящих на веранде. «Все было точно так, как изображается на китайских картонах, нарисованных знаменитыми художниками»[28]. И еще раз: «Дамы были похожи на тех, которых рисуют на картинах»[29]. Таинственный старец, которого Тюнагон повстречал у реки по дороге в Шаньинь, тоже напоминает картину: «В облике старца было что-то священное, как на картине»[30]. Если же взять содержание всей части в целом, в ней мало рассказывается о Китае, но больше о японцах, тоскующих в Китае по родине.
Тюнагон отправляется в Китай, чтобы встретиться со своим отцом. На первых же страницах он вспоминает озеро Бива и храм Исияма и думает об оставшейся в Японии Ооикими. Китайская императрица тоскует по матери и, глядя на гребни восточных гор, спрашивает себя: «Как живет там моя мать?» Она создает вокруг себя подобие далекой страны. Прислуживающие ей дамы распевают японские стихи (роэй) и на стихотворение Тюнагона отвечают ему японским стихотворением. Подобная сцена изображается еще раз: приехав к отцу императрицы, Тюнагон сочиняет стихотворение, и дамы отвечают ему японским же стихотворением.
Сын императрицы «был похож на мать, и его поведение и манера говорить совсем не отличались от японских»[31]. Принц держался отчужденно от китайцев и привязался к Тюнагону. Императрица тоже похожа на японку, а ее отец казался японцем[32].
24
Сыма Цянь.
25
ХМ, с. 169. Перевод произведения Тао Юаньмина «Персиковый источник» см. в: