— Маэстро! Вам угрожает химия! — подает он кому-нибудь предупреждающий сигнал. «Маэстро» смеется над этим, но на всякий случай берется за книгу: кто знает, может, и в самом деле спросят?
Иногда такие расчеты помогали Сухоручко, иногда не помогали, и тогда он, не очень огорчаясь очередной двойкой, вносил корректив в свою систему и строил новые «прогнозы».
Только с математикой у него ничего не получалось: предмет такой, что не наболтаешь. Да и Полина Антоновна постоянно ломала все графики и прогнозы. Как нарочно: сделаешь уроки — она ни за что не спросит, не сделаешь — обязательно вызовет. Нужно готовить уроки каждый день, но как можно каждый день готовить уроки?
Поэтому, придя в школу, Сухоручко без всяких обиняков спрашивал у Бориса:
— Задачку сделал? А ну-ка покажи! Занят был вчера. Колоссально!
И начинал списывать. Это у него называлось «сверять ответы».
Иногда Сухоручко заходил к Борису домой, — заходил с той же целью:
— Ну, как у тебя? У меня, понимаешь, дело пахнет керосином — ничего не получается!..
Если и у Бориса задача тоже не выходила или задание не было еще выполнено, Сухоручко разочарованно кривил губы:
— У-у!.. А я думал, ты сделал!
— Ну, давай вместе делать! — предлагал Борис.
Сухоручко соглашался, но мысль его пассивно следовала за ходом мысли Бориса, а может быть, даже не следовала, — может быть, он просто выжидал окончательных итогов. Не дождавшись, он заводил речь о чем-нибудь постороннем, отвлекающем от занятий, и тогда Борис замечал взгляды отца, которые тот бросал на них из-за газеты.
Борис и сам, наконец заметил: Сухоручко не любил думать. Он начинал решать задачу, не разобравшись в ее условии, и, не доведя логической нити до конца, бросал:
— А ну ее к аллаху! Тут надо долго сидеть! То ли дело история! Там только даты глянуть, а наболтать-то я им наболтаю.
Заходил и Борис к Сухоручко — и тогда он с удивлением видел, что дома Эдуард совсем не такой, как в школе.
Жили Сухоручко в большой, хорошо обставленной квартире. Сыну была выделена отдельная комната. Борис с завистью оглядывал ее, представляя, как бы он хорошо работал, если б можно было вот так запереться и целиком уйти в свои занятия.
Сухоручко, когда приходил Борис, повертывал ключ в двери, и они оставались одни и болтали о чем угодно. Сухоручко показывал Борису велосипед с каким-то особенным рулевым управлением, один фотоаппарат, потом другой — с усовершенствованным видоискателем. Он снимал рапиры, висящие на стене, на ковре, и демонстрировал Борису приемы фехтования, которым он оригинальности ради занимался. Он хвалился, что если он перейдет в девятый класс, то отец купит ему мотоцикл, — об этом у них уже заключен договор.
А когда в это время к ним в комнату зачем-то постучала мать, Сухоручко, не открывая двери, недовольно ответил:
— Мама, мы работаем!
Так повторялась и раз, и другой, и третий, и Борис увидел, что Сухоручко действительно сумел, как он говорил, «поставить себя перед родителями».
— Мама, носки!.. Мама, платок!.. Мама, не мешай!
Один случай показался Борису особенно противным. Сухоручко несколько дней не приходил в школу. Выяснилось, что он болен гриппом. Борис счел своим долгом навестить его.
Дверь ему открыла мать Сухоручко и, постучав в комнату сына, сказала:
— Эдик! К тебе товарищ пришел.
Когда Борис вошел, Сухоручко лежал на кровати. Руки его безжизненно были вытянуты поверх одеяла. Но едва только мать вышла и за нею закрылась дверь, как он поднялся и, размашисто протянув руку, сказал:
— А-а, милорд! Здоро́во!
Когда же опять раздался стук в дверь, он снова лег и снова на его лице появилось томное выражение.
— Эдик, тебе пора завтракать, — заботливо сказала мать, подавая ему котлетки.
— Вчерашние? — недовольно спросил Эдик.
— Нет, свежие! Только что зажарили!
Сухоручко взял вилку, ковырнул котлету, и на лице его появилось брезгливое выражение.
— С луком? — спросил он.
— В них совсем мало лука, — ответила мать, точно оправдываясь.
— Ты же знаешь, что я лук не люблю!
А когда мать вышла, не очень плотно притворив за собою дверь, больной нашел в себе достаточно силы, чтобы крикнуть ей вслед:
— Мама! Нужно же в конце концов затворять дверь!
Он еще раз поковырял вилкой котлету и оказал:
— В кулинарии у них нет никакого новаторства!
Борису от всего этого стало неловко. «А какая ж ты, оказывается, свинья!» — подумал он и взялся за кепку.