— О мой падишах, клянусь аллахом, вот тот человек, которого ты приказал поймать и привести. Мы поймали его в одной лавке, но по дороге во дворец, — не знаю как, — он принял мой облик. Настоящий субаш это я!
И Абу-али-сина воскликнул:
— О мудрые люди дивана, берегитесь, не верьте этому колдуну. Это тот самый дервиш, которого вы ищите. По дороге он совершил колдовство и принял мой образ. А теперь, когда я привел его сюда, он возводит на меня напраслину.
И слезы потекли из глаз Абу-али-сины. Как ни старались люди дивана установить истину, определить, кто же из двоих дервиш, а кто субаш, сколько ни думали, ничего не смогли решить, потому что оба были похожи друг на друга.
Случайно оказался во дворце и верховный судья-казый.
И сказал казый падишаху:
— О властелин мой, поскольку непременно надо казнить одного из них, вели повесить обоих. Пусть погибнет один невинный, но и колдун будет уничтожен, и все избавятся от его злодеяний. А уже когда их повесят, нетрудно будет разобраться, кто же из них субаш, а кто колдун.
Согласились люди дивана с казыем, и было решено повесить обоих.
Оба, рыдая, обратились к казыю:
— О казый, разве в книгах твоих сказано, что невинного можно вешать? Большой грех берешь ты на душу, кровью невинного обагряешь ты свои руки.
Но мольбы и слезы были напрасными — оба субаша попали в руки палачей, и несчастных повели на казнь.
Глашатаи громко оповещали горожан по всем улицам о предстоящей казни. Дурная весть летит птицей. Услышал печальную новость и халвафруш. Страшное горе охватило его душу, кровавыми слезами заплакал он: «О безмерное несчастье! Из-за меня, глупого халвафруша, погибнет мудрейший из мудрых!» Тем временем горожане стекались из всех уголков большого города на площадь, где должна была состояться казнь великого грешника.
Абу-али-сина, убедившись, что казни не избежать, прочитал одно из заклинаний и принял образ главного палача, а главного палача превратил в субаша.
Главный палач, приняв образ субаша, стал кричать громким голосом:
— Помогите, не казните, я не субаш! Но Абу-али-сина приказал:
— Не давайте орать этому негодяю! Вешайте их скорее!
И обоих повесили.
Подошел Абу-али-сина к падишаху, поклонился:
— О великий падишах, исполнена твоя воля!
А сам в образе главного палача сделал вид, что уходит с площади. Но не ушел Абу-али-сина, а, прошептав волшебное слово, стал невидимым и подошел вместе с толпою к повешенным. И увидели люди, что один из повешенных — субаш, а другой — главный палач. А дервиша, которого хотел казнить падишах, нет и в помине. Поразились происшедшему чуду горожане. Несказанно обрадовался халвафруш, догадавшись, что Абу-али-сина остался жив. «Слава аллаху!» — вознес он к небу молитву, а в это время незаметно к нему подошел Абу-али-сина и дал знать о себе. Они радостно поприветствовали друг друга и, став невидимыми, оба исчезли из толпы.
Узнал и падишах, что повешены его субаш и главный палач, а не дервиш, узнал в те минуты, когда благодарил аллаха за избавление от душевных мук. В гневе падишах стал жевать свою бороду и даже не поверил случившемуся.
— Проверьте, — приказал он слугам, — еще раз проверьте! Неужели повешены субаш и главный палач и нет среди повешенных дервиша, которого мы ищем? Неужели невинные повешены, а колдун снова ускользнул из наших рук?
Подтвердили слуги, что повешены субаш и главный палач.
Обратил падишах свой гнев на казыя: — Безмозглый судья! Ты виноват в смерти моих верных слуг, на тебе — кровь невинных, горе детей их — на твоей совести, да будет вечно мучиться твоя душа!
Казый молча склонил голову. Не ведал он, что Абу-али-сина внушил ему его решение.
Сам же Абу-али-сина вместе с халвафрушем шел домой, вспоминая все пережитое за прошедший нелегкий день.
Словом, все осталось по-прежнему. Халвафруш с помощью Абу-али-сины каждый вечер принимал в своем доме прекрасную дочь падишаха, и до утра они утешались любовью.
Но однажды халвафруш стал просить Абу-али-сину научить его великой премудрости делаться невидимым, чтобы самому посещать дворец.
Возразил Абу-али-сина;
— Нельзя тебе быть невидимым, ибо, не зная, как должен вести себя невидимый, ты можешь попасть в непоправимую беду.
Как ни просил его халвафруш, Абу-али-сина отвечая ему отказом. Перешел тогда халвафруш от просьб к мольбе — он рыдал на груди Абу-али-сины, целовал землю возле его ног:
— О мой великий учитель! Почему ты не хочешь научить меня тому, чем сам владеешь? Если я противен тебе, может быть, мне лучше покинуть этот город?