Человек, спустивший ведро за водой, решил, что оно полное, и стал поднимать его из колодца. Когда ведро появилось у верха колодца, человек увидел, что к ведру кто-то прицепился, и, испугавшись, выпустил ведро из рук. Кувыркаясь, падишах со стоном летел на дно колодца. А человек, приходивший за водой, побежал домой и обо всем рассказал своему хозяину. Хозяин, подумав, позвал еще людей, и все они направились к колодцу.
Беспомощный падишах барахтался в воде, то, погружаясь с головой, то, появляясь на поверхности. Увидев снова ведро, он крепко-накрепко в него вцепился. Вытянули люди ведро, а вместе с ним и голого человека. Видит падишах, что перед ним воины. Посмотрел по сторонам — еще воины. И сколько их — одному аллаху известно. А вокруг разноцветные царские шатры расставлены, и барабаны трещат, и трубы гудят, и такая громкая музыка раздается, что на девятом небе и то ее слышно. А поле, на котором расположилось войско, такой неоглядной ширины и длины, что за два дня не обойдешь.
«О, всемогущественный аллах! — воскликнул падишах, удивляясь всему увиденному. — И кому это только понадобилось собрать столько воинов в одном месте?»
Пытался падишах рассказать воинам, кто он и что с ним случилось, но странное дело — среди такого великого множества людей не нашлось ни одного, кто бы мог понять язык падишаха. Однако дали ему одежды, привели в богатый шатер, поставили перед ним еду. Поел падишах, утолил голод и одолел его сон, ведь не спал он целые сутки. Спит он в блаженстве и чувствует, что солнце слишком сильно пригревает, жжет, словно огонь. Решил он подвинуться в тень шатра, но, открыв глаза, увидел, что нет ни шатра, ни воинов. И подумал падишах с недоумением: «Словно муравьи, исчезло бесчисленное войско за короткий срок моего недолгого сна. И шатер кто-то незаметно разобрал, и даже циновки не осталось, на которой я лежал. Что происходит вокруг? Кто объяснит мне все это?»
А оглядевшись, увидел падишах, что кругом сгорела трава, потрескалась от жары земля, и находится он в такой раскаленной пустыне, что недолго и человеку в жаркое превратиться. И нет этой пустыне ни конца, ни края. Жалким заблудившимся путником бродил бедный падишах по пышащей полдневным жаром пустыне, и смерть казалась ему желанным избавлением от адских мук и страданий. Наконец, солнце, словно, сжалившись, зашло, и падишах вдохнул тронутый прохладой воздух. Но на душе его не стало легче. Кругом простиралась безжизненная пустыня, и нет рядом ни друга, ни птицы, ничего нет, кроме неописуемого страдания. И вспомнил падишах Абу-али-сину и пожалел, что перечил ему, и подумал: «Если бы я вырвался из этого ада, я бы исполнил любое его желание, я жил бы с ним в мире и ни в чем бы ему не возражал». Но нет хуже бесполезных дум. Понял падишах, что последние дни жизни суждено провести ему в пустыне смерти, что жестоко отомстил ему Абу-али-сина за нежелание отдать дочь в жены халвафрушу. А как подумал падишах, что после его смерти уже ничто не помешает халвафрушу жениться на его дочери, горькие слезы потекли ручьями из его очей. Но и о том подумал падишах, что под лежачий камень вода не течет, ночь не вечна, а утром снова взойдет солнце, и снова будет такое пекло, что шага не шагнешь. И пошел падишах искать местечко, где бы можно было укрыться от палящих лучей солнца. Но стояла непроглядная темень, что, как говорится, хоть глаз выколи.
И страшно стало падишаху от этой темноты, сердце его затрепетало от ужаса, в глазах появились кошмарные видения, а в ушах слышались жуткие звуки. Куда бы ни бросился падишах, видения не оставляли его. Неожиданно перед ним возник великан, которого и человеком-то трудно было назвать. На огромном безобразном лице молниями сверкали глаза, пышащая огнем пасть готова была вот-вот проглотить несчастного падишаха. Бросился падишах бежать, а великан за ним. Нагоняет он падишаха, и тот, обессиленный, потеряв надежду на спасение, готов был уже распроститься с жизнью, как вдруг увидел вдалеке два огонька, словно две мерцающие свечки. «Слава аллаху, — обрадовался падишах, — там, видимо, деревня», — и из последних сил побежал на огоньки. Тем временем приближался рассвет. Подбежал падишах к огонькам и оторопел: перед ним сидели два людоеда. «Вот и еда к нам сама пришла», — обрадовались оба и бросились на падишаха. Схватили они несчастного с двух сторон и стали рвать на части. «Это моя добыча, — говорит один людоед, — я его первый схватил». «Нет, это моя добыча, — говорит другой людоед, — и я ее тебе не уступлю». Началась между ними ссора, а потом и драка. Били друг друга людоеды, то один побеждает, то другой, обоим крепко досталось, и про падишаха забыли. А падишах, воспользовавшись их дракой, ускользнул из лап людоедов и ползком-ползком добрался до реденького леса. Стал он искать место по-тенистее, чтобы днем от солнца спрятаться и встретился в лесу с семиглавым чудовищем. Почуяло чудовище человека, подняло все свои головы, открыло жадно все свои пасти. А из пастей огонь пышит. Потемнело в глазах падишаха. «Нет мне спасения на этой земле, — подумал он. — От одной беды убежишь, сотня других навалится», — и слезы страдания омыли лицо его, а душа затвердела в безысходности.