Эскадрон приближался к устью оврага.
Дубов рассчитывал, что, пока белые будут чинить подорванные пути, обмениваться впечатлениями от боя, эскадрон успеет захватить мост через реку и подготовить все для вторичной попытки.
Правда, Ступин, которого контузило при взрыве, не сможет уже проделывать все сам, но Дубов достаточно разбирался — в подрывном деле. Лишь бы успеть…
Однако и этот замысел Дубова сорвался. Когда эскадрон вышел наконец к насыпи, бронепоезд уже миновал мост. Ремонтники управились быстро…
— Ушел, сволочь…
Дубов оглянулся. Ступин с ненавистью смотрел на удаляющийся бронепоезд. Кто-то из разведчиков длинно и замысловато выругался.
Невозмутимый обычно Егоров тихо сказал, ни к кому не обращаясь:
— Четырех ребят ни за понюх табаку потеряли…
— Ну, это ты брось — кадетов десятка два положили…
— И откуда они взялись на нашу голову?
Дубов молча прислушивался к разговорам.
В голове не было ни одной мысли — все заслонило сознание того, что он не выполнил задание командования, хотя все возможности к этому были. Вышли к дороге вовремя. Подготовились… Эх, проклятье!
— Как там Воронцов?.. — сказал кто-то задумчиво.
— Наверное, теперь уж нет его…
— Кости? — Харин привстал в седле, отчего Лафетка пошатнулся. — То есть как это нету?.. Ты что мелешь?
— Известно как — описали кадеты, что они, цацкаться с ним будут?
— Ребята, пока эта бронированная коробка ушла, нам бы тех чертовых кадетов в усадьбе разбить. Может, и Костя еще жив…
— Правильно, узнаем, какая собака им про нас оказала, — с угрозой произнес Лосев.
— Давай, командир, что стоим? Бронепоезд ушел, а без него мы из этих кадетов окрошку нарубаем…
— Николай Петрович, — потряс Ступин Дубова за плечо. — Слышишь?
Дубов словно очнулся, поднял голову. Его окружали возбужденные бойцы, многие были с повязками. В отдалении стоял коновод и держал четырех оседланных коней, хозяева которых погибли на станции в бою с белыми.
— Нам, товарищи, и без кадетов дел по горло. Вот, мост подорвем. Эшелон под откос пустим… А в неравном бою с сотней беляков погибать — для этого в тыл выходить не нужно. Кому наша глупая смерть будет на руку? Белым, вот кому.
Дубов помолчал, вынул кисет. Разведчики ждали.
— А вы уже нюни распустили с первой неудачи. Эх вы, а еще разведчики, гордость дивизии.
Лосев опустил голову. Харин отвернулся в сторону и рассматривал откосы оврага.
— Приказываю — всем спать. Егоров!
— Здесь!
— Обеспечишь к вечеру обед. Поможет Гришка.
— Николай Петрович, может, Гришку сейчас лучше на станцию послать, на разведку? — негромко предложил Ступин.
— Пожалуй, ты прав. А всем спать. Спать, товарищи!
…Провожая Гришку, переодетого в старое рваное платье, Дубов настойчиво повторял пареньку:
— Ты только смотри, ничего не спрашивай. Кого знакомых из деревни увидишь — тогда поговори, да и то с опаской. Сейчас белые пуганные, осторожные, схватят так, ни за что, для проверки. Запомни: смотри и все…
Когда Дубов спустился в овраг, его окружил сочный, протяжный храп. Разведчики спали до завидного дружно. Кто пристроился на куче валежника, кто поленивее — завалился прямо на земле, подвернув под себя шинель. Фома устроился с удобством на пышном ложе, сделанном из валежника, попоны и седла. С головой накрылся шинелью. На одну сторону его постели свешивались рукава, на другую — две гранаты-лимонки, связанные тренчиком и уложенные заботливо на хворосте. Фома спал, нежно прижавшись щекой к карабину. В стороне Егоров и Лосев рыли в наклонной стене оврага очаг. Рядом сидя спал подчасок — видимо, просил Егорова разбудить, когда придет смена, да так здесь и остался.
Дубов примостился на полоске песка, намытой весенним потоком, завернулся в шинель и закрыл глаза.
В тяжелой голове ворочались беспокойные мысли. Ясно, что успех сейчас необходим как никогда… любой, пусть маленький, пусть крошечный успех…
«Спать, спать, — приказал себе Дубов. — Как тряпка буду».
Но вместо этого он стал смотреть на хмурый полог осеннего неба.
«…Гришка подходит, наверное, к деревне…»
Это было последнее, что подумал Дубов. Проснулся он от того, что Егоров громко закричал:
— Подъем, орлы, каша стынет…
— Что орешь, как дома? — сонно спросил Дубов, поднимаясь с песчаного ложа. — Мог бы и растолкать…
Все тело ныло, словно спал он не на песке, а на камнях. Ломило в висках, и настойчиво барабанил злой пульс в ране на голове…
— Растолкаешь их, как же, — рассудительно ответил Егоров. — Они только на кашу и встанут.