— Живой был, пока нес, — продолжал Фома. — Сейчас только кончился. Важное дело узнал он, товарищ командир. Просил вам передать…
И Харин рассказал о настроениях солдат в эшелоне, о корниловцах, которые отказались сопровождать мобилизованных, о беспокойстве офицеров и, главное, о бронепоезде.
Харина-маленького похоронили тут же, на опушке леса. От прощального залпа пришлось отказаться: белые близко. Фома присел на траву возле свежего холмика, и две скупые трудные слезы выкатились из его прищуренных глаз.
— Эх, Семен, Семен, — шептал он, — вывел я тебя в новую жизнь, да не уберег… Эх, Семен…
Через четверть часа эскадрон рысью летел вдоль железнодорожного полотна на север. Нужно было хотя бы на час опередить бронепоезд, чтобы осуществить смелый план, подсказанный Дубову разведданными, которые ценой жизни добыл тихий и незаметный Семен Харин.
После ухода эскадрона в лесном госпитале сразу наладилась тихая, размеренная, неторопливая жизнь. Да и куда было спешить! Так или иначе, а раненым, больным, бойцам охраны и «медицинскому персоналу» в Наташином лице ничего не оставалось делать, как сидеть, затаившись в чаще, и ждать прихода своих.
Все понимали, что так надо. Только один Гришка, несмотря на все его просьбы и мольбы оставленный Дубовым в лагере, чувствовал себя обиженным, незаслуженно отстраненным от настоящей боевой работы. Правда, он честно выполнял свои обязанности Наташиного помощника, убирал «палату» — так называлась теперь большая землянка, — доил корову, приведенную Швахом из ближайшей деревни, и даже стоял на часах в очередь с легко раненными бойцами охраны.
Так прошло три дня. На четвертую ночь Гришка пулей влетел в землянку, где спала Наташа и закричал:
— Наталья Алексеевна, пришел Егоров с ранеными!
Девушка вскочила на ноги. Правда, она не знала, куда и зачем ушел эскадрон, но беспокойство за Воронцова и новых друзей ни на минуту ее не покидало.
— Что случилось? Костя?
— С ним все в порядке, — услышала она знакомый голос, и в землянку с трудом протиснулся Егоров. — Карателей разбили. Но и у нас большие потери. Вот, раненых привез.
Егоров сел и вздохнул:
— Тяжелые есть. А двоих так и не довез. Кончились в дороге… Да, извините, не поздоровался я с вами. Как здесь-то?
— Все хорошо, многие на поправку идут.
— Хорошо, коли на поправку. Где новых размещать?
— Идемте. — Наташа заторопилась, поняв, что сейчас не время для разговоров. У выхода она заметила незнакомую ей женщину.
— Познакомьтесь. Нюра. Всех нас спасла в одной деревне. Будет вам помощница…
К утру раненые были размещены по землянкам. Выздоравливающих поместили так, чтобы они могли ухаживать за товарищами. Наташа металась от одного к другому, выбегала из землянки и, не таясь от Егорова, плакала.
Один из самых тяжелых — Швах. От него не отходила Нюра, смотрела преданными грустными глазами. Правда, когда Яшка приходил в себя, он продолжал шутить. Только грустные это были шутки.
— Ничего, Нюрка… Хвост у тебя есть?
— Нет, — испуганно отвечала она. Опять Яша бредит.
— Эх, жаль… нечего тебе держать пистолетом…
Соседи по нарам громко смеялись, зная, что их смех для Яшки — самое лучшее лекарство. Улыбалась сквозь слезы и Нюрка.
Глава двадцатая
Верст семь отмахал эскадрон, уходя на север от Белицы. И только когда показался вдали железнодорожный мост, Дубов остановил бойцов.
— Бронепоезд взорвешь на мосту, Степан, — сказал он Ступину. — Если первым пойдет эшелон с мобилизованными — пропустить его и себя не обнаруживать. С тобой пойдут четверо — на всякий случай. Эскадрон останется здесь. Я буду во-он в тех кустах, неподалеку от моста. Ясна задача, Степан?
— Так точно, товарищ командир!
Ступин попрощался с друзьями и ушел с четырьмя бойцами к мосту. Вместе с ним отправился и дядя Петро — старый железнодорожный рабочий, знающий мосты как свои пять пальцев. Дубов тяжело вздохнул. Степану предстояло сделать то, что не удалось в самом начале рейда: взорвать бронепоезд на коротком шнуре — другими слонами, почти ценой своей жизни. Спасти Степана мог только случай. Если бы иметь время для подготовки, поставить сигнального… Но Дубов понимал, что ничего этого они сделать не смогут. Оставалось одно — и Ступин, большевик, разведчик, сапер, пошел на это без лишних слов.
Костя смотрел вслед товарищам, пока они не скрылись в туманном мареве мелкого дождя. Так уходят на войне из твоей жизни друзья-соратники.
Эскадронцы спешились, залегли в стороне от дороги, а Дубов, оставив старшим Харина, крикнул Воронцова и зашагал к кустам, к мосту.