И тебе моё весёлое: пока!
Пропев, крутанул голову к Ольге:
- Ну как?
- Потрясающие! Теперь твой герой как истинный романтик и порядочный человек может смело ехать за туманом.
С туманами в их глухомани дефицита не было. По утрам после осенних дождей они обволакивали всю округу, да так, что окрестные сопки виделись крошечными островками в густой, таинственной серости. Эта серость, переходящая из визуальной в житейскую, на некоторых действовала удручающе.
От нескольких офицеров и прапорщиков уехали
жёны. Лейтенант Гайдук в поисках зацепки для увольнения из армии однажды утром... залез на крышу домика, где жил замполит полка, и уселся на трубу. Дым, естественно, повалил во внутрь.
Замполит выскочив на улицу, завопил:
- Что вы себе позволяете! У вас уже ничего офицерского не осталось?
Гайдук невозмутимо:
- Осталось, товарищ подполковник. Как видите, на мне офицерские брюки. И вот ещё полевая сумка. Я её для подстилки на трубу положил.
Лейтенанта направили в окружной госпиталь на психиатрическую экспертизу. Что он там плёл врачам, до Ильи не дошло. Но в конце-концов из армии его уволили.
Перед отъездом был весел и полностью "адекватен". И даже признался:
- В такой армии служить не хочу.
Вот тогда Илья впервые задумался. "В такой"... А какая она, эта Советская армия, которой отдаёт лучшие свои годы? Такая уж "несокрушимая и легендарная", как в песнях, кино, учебниках истории и прочих пропагандистских вливаниях в головы служивых? То, что уже видел сам, посеяло серьёзные сомнения. Учили, пожалуй, больше для начальства.
На одном из учений с боевой стрельбой цели пристреляли заранее -- по сценарию завтрашнего дня. Сценарий "боя" был уже известен: туда совершить марш, здесь занять огневые позиции, а там наша мотопехота будет прорывать оборону противника.
Всё рассчитано по завтрашней "диспозиции", будто противник так и застыл в полной своей неповоротливости.
Илья, будучи на полковом командно-наблюдательном пункте, слышал, как прибывший туда комдив наставлял командира полка:
- Цели так пристреляй, чтобы завтра было, как в кино. Расход снарядов мы спишем. Ты понял, полковник?
Полковник был из "понятливых".
Палили щедро, изрыв воронками пространство в 100 - 200 метров до и после переднего края "противника".
За стрельбой и атакой наблюдало начальство из округа и обкома партии. Эффектное это было зрелище, когда вслед за танками к "передку", обозначенному видимой даже издалека имитацией траншеи, устремились боевые машины пехоты, а затем с криком "ура" спешенные мотострелки. Снаряды рвались словно по линейке вдоль "передка".
Гости на сооружённой накануне трибуне -- в восторге. Не знали, что у каждого орудия, ведущего огонь, возле наводчика стоял прикомандированный офицер из другого полка и бдительно следил за установками прицела и угломера.
Вот уж, действительно, кино: продуманы сценарий, режиссура. В итоге -- захватывающее действо. Ничего не скажешь, впечатляющая игра! А чем обернутся подобные игры в реальном бою -- в этом Илья уже не сомневался.
Слава Богу, войны ни с американскими империалистами, ни с китайскими милитаристами, об агрессивности и коварстве которых твердили в газетах, лекциях, на политзанятиях, не случилось.
Задумался и над другой "несуразицей" армейских реалий. Боевая техника в их полку периодически обновлялась. Появились новые, более совершенные радиостанции, лазерные дальномеры... А вот с жильём для служивых -- полный застой. Как жили в хибарах, так и живут. Полковые старожилы говорили: эти бараки стоят ещё с 60-х годов, и с тех пор в гарнизоне не построили ни одного приличного жилого дома, чтобы хоть как-то решить этот проклятый "жилищный вопрос".
Это что же получается? -- пробивался к своим прозрениям Илья. -- Техника у нас важнее человека? Выходит, что так.
И всё-таки старался как-то развеять нарастающее в нём недовольство. Где их нет недостатков? Но ведь Отечество остаётся Отечеством. Вот и служи ему. Без конца критиковать -- то не так, это не так -- ума много не надо. А у тебя во взводе идеальный порядок? И припоминал какую-то свою недоделку: то времени устранить её не хватило, то в сумятице забот-хлопот просто забывал о ней.
Однако обнаружил в себе педагогическую жилку. В артучилище таким премудростям, как методика, военная психология и педагогика не учили. Всё это постигал самостоятельно. И вскоре убедился: а ведь может! Может без особой натуги, раздражения на "непонятливость", терпеливо, а то и весело научить тому, чему нужно. Значит, эта способность жила в нём изначально. Откуда она -- от склада мышления, характера, природной доброжелательности -- чего тут копаться! Что есть, то есть. И сам придумал для себя девиз: "Если можешь, то давай!"
"Давал" весьма успешно. Добился во взводе взаимозаменяемости: механик-водитель мог заменить наводчика и наоборот, заряжающий -- вычислителя, сержант -- командира взвода: по буссоли соориентировать орудия в основном направлении. На подчинённых в напряжённые моменты не кричал, как некоторые офицеры, не допекал упрёками и занудливой наставительностью. В записную книжку внёс высказывание Суворова: "Весёлость в войске говорит о его крепости". Эту "весёлость" поддерживал во взводе без натужности спокойно-деловитой интонацией, хотя иной раз хотелось и рявкнуть. Иногда на контрольной тренировке позволял себе неуставное обращение к подчинённым:
- Ну, мальчики, покажите, на что способны!
И мальчики старались во всю. На состязаниях по огневой службе заняли первое место в дивизионе.
"Человеческий фактор". При всём уважении к технике именно его выводил на первое место.
... Рядовой Онищенко на полосе препятствий трёхметровый ров оббежал.
- В чём дело, Онищенко? Почему спасовал перед этой канавкой?
Солдат опустил голову.
- Ну что молчишь? -- стал терять терпение лейтенант. -- Или я за тебя буду прыгать?
- Не могу я... Боюсь.
Ах, вот оно что... На несколько мгновений Левашов задумался. Парень из недавнего осеннего призыва, во взводе каких-то пару недель. Присмотреться к нему толком ещё не успел. Но теперь-то понял: по физподготовке повозиться с ним придётся. Ну что ж... Но то он и командир.
В глазах солдата -- тоскливая безысходность: сейчас взводный будет нудно "пилить" за трусость. Ну а дальше-то что? В молодецком прыжке ему всё равно не взлететь.
Пауза затянулась. Осенний листок бесшумным жёлтым мотыльком прилепился к носку его сапога. Секунду, другую Онищенко завороженно смотрел на него и вдруг резко смахнул каблуком. Это, казалось бы, машинальное движение подвигло Левашова к неожиданной мысли: а солдатик-то, кажись, не такой уж тюфтя, каким ему показался. Видать с характером. Но ведь страх, как листок не смахнёшь. Он уже вполз вовнутрь.
Вспомнилось... Пришлось ведь и ему на первом курсе артучилища пережить это гнетущее чувство. На занятии по физподготовке не получился у него прыжок через "коня". Разбежался оттолкнулся от мостика и... сел верхом. Ещё попытка, и тот же результат. И ведь в училище пришёл отнюдь не хлюпиком. Уже делал "склёпку" на перекладине, имел второй разряд по лыжам. А тут такой прокол. Движения сковала боязнь отбить "одно место". Стыд перед курсантами-однокашниками, ощущение своей неумелости, можно сказать беспомощности -- всё это он пережил в те переломные для него минуты.
Переломные... И по сей день с благодарностью вспоминает преподавателя физподготовки майора Бершадского. После занятия он оставил его в спортзале.