– Рабочий крестьянину - первый товарищ и друг, - строго сказал Бушмакин. - Ешь больше, разговаривай меньше, опаздываем…
Он с сомнением оглядел стираную-перестираную, всю в заплатах Колину рубаху, потрогал Колин зипун, который висел на гвозде. Потом решительно подошел к платяному шкафу, открыл его и положил на Колину шконку костюм в полоску, рубашку и фуражку. Снял с гвоздя зипун, швырнул его в угол и аккуратно повесил на его место черное пальто.
Коля следил за Бушмакиным, открыв рот.
– Одевайся.
– Не-е… Коля даже зажмурился. - Нельзя. Не наше.
– Наше, - тихо сказал Бушмакин. - И впредь запомни: если я тебе что советую - ты меня слушай, понял? Бери, не сомневайся.
Коля схватил одежду, неумело надел пиджак, потом брюки, посмотрел на Бушмакина и, радостно улыбнувшись, напялил пальто.
– Фуражку забыл, - Бушмакин, придирчиво осматривал Колю. - Ничего. Годится. Пошли.
– Откуда это у вас? - спросил Коля, спускаясь вслед за Бушмакиным по лестнице.
Бушмакин промолчал, а когда вышли на Сергиевскую и зашагали в сторону Артиллерийского собора, вдруг остановился:
– Церковь видишь? Наискосок от нее… шел мой Витька… Налетела казачья сотня… Все.
– Что все? - не понял Коля.
– Лозунг Витька нес… - с трудом сказал Бушмакин. - "Долой самодержавие!". Казак его шашкой и потянул…
– Так это, значит… - Коля тронул рукав своего пальто и окончательно все понял.
Напротив "Старого Арсенала" чернели обгорелые стены Санкт-Петербургского окружного суда. Зацепившись за карниз, покачивался золоченый двуглавый орел - головами вниз. Бушмакин перехватил изумленный Колин взгляд:
– Отсюда нашего брата-рабочего, ну и вообще - всех, кто за революцию, на каторгу гнали. Суд это. Накипело у людей, вот и сожгли.
– И власть дозволила? - искренне удивился Коля? - Допустила?
– Революция, брат, позволения не спрашивает. Хлестнет у народа через край - он любую власть наизнанку вывернет. Особливо, если во главе народа умные люди. Такие, как товарищ Ленин. У него в этом суде, между прочим, старшего брата к смерти приговорили.
– А потом? - спросил Коля.
– Повесили потом, - коротко бросил Бушмакин. - Вот проходная, не зевай.
У дверей стояли рабочие. Один из них, парень лет восемнадцати, худой, чернявый, остроносый, махнул рукой, приветствуя Бушмакина, хмуро сказал:
– Стоим, брат. Угля нет, электричество отключили… А это кто с тобой?
– Пополнение.
Вошли в цех. Сквозь грязные, тусклые, во многих местах забитые фанерой оконца слабо проникал дневной свет. От махового колеса через все помещение тянулся набор шкивов, соединенных приводными ремнями со станками.
– Старое все, - сказал Бушмакин. - Однако дай срок. Переделаем. Любой цех чище больницы станет. А пока - гляди: это вот мой станок. Чем он знаменит? А на нем сам Михаил Иванович Калинин работал. Кто он такой? Он теперь член ЦК нашей партии и комиссар городского хозяйства Петрограда. Руки! - вдруг крикнул Бушмакин.
Коля, млея от любопытства и восторга, гладил зубчатую передачу.
– Оторвет - мигнуть не успеешь.
У конторки мастера толпились рабочие. Сам мастер, сдвинув очки на лоб, старательно читал газету.
– А товарищ Ленин царя приказал убить? - вдруг спросил Коля.
– Ты… с чего взял? - Бушмакин даже поперхнулся от удивления.
– А как же? - солидно возразил Коля. - Царь его старшего брата повесил, а в писании сказано: око за око, зуб за зуб.
– Царь не только старшего Ульянова повесил. Девятого января пятого года сколько народа расстрелял! А в Москве, во время коронации, еще больше людей погибло. Только смысл нашей работы не в том, чтобы мстить, а в том, чтобы мир переделать до основания, понял?
– Не понял, - упрямо сказал Коля. - Я бы за своего брательника кого хошь повесил.
– Ну и дурак! - в сердцах отрезал Бушмакин. - Иди лучше послушай, что умные люди говорят.
Коля подошел вплотную к конторке. Мастер перевернул страницу и прочитал:
– "Переговоры о перемирии на всех фронтах. Представители немецкого командования согласились встретиться с представителями русского командования".
– Согласились? - восторженно выкрикнул кто-то рядом с Колей. Коля повернулся и узнал чернявого парня.
– Давайте, братцы, немчуре в ноги за это упадем! Он испокон веку русскому человеку учитель, благодетель и образец для подражания! А когда ест, тут же шептунов пускает, - сам слыхал! Я с немцами раз обедал.
– Нюхал, а не слыхал, - бросил Бушмакин. - Остер ты, Василий, на язык, гляди, укоротят.
– А по мне - хоть сейчас! - весело улыбнулся чернявый. - Я, товарищ Бушмакин, сам страдаю! Я вынужден язык пополам складывать, когда рот закрываю. Как собака!
Все засмеялись, а мастер продолжал:
– Самое интересное, товарищи, слушайте! Начиная с четверга, на каждый талон будут нам отпускать по полфунта мяса. Это вам не рубец или там кишки бараньи. Верно я говорю?
– Верно! - снова выкрикнул Вася. - Мясо, конечно, завезут, в магазины… - он сделал ударение на втором слоге. - А вот дадут ли нам, - это еще вопрос!
– А куда же оно, по-твоему, денется? - улыбнулся Бушмакин.
– А его приказчики по карманам рассуют! - зло сказал Вася. - В первый раз, что ли?
– Не в первый! - загудели рабочие. - Воруют в магазинах! Известное дело!
– Нужен рабочий контроль! - крикнул Бушмакин.
– Спекулянтов нужно ловить и к стенке ставить! - поддержал его Вася. - Предлагаю резолюцию нашего цеха! Которые уличены в воровстве или спекуляции, тех безоговорочно в расход!
– Согласны! - дружно ухнул цех.
– Бушмакин, давай лист, подписи собирать начну! - потребовал Вася.
– Вот тебе ключ, - сказал Бушмакин Коле. - Вали домой, отдыхай. Все равно сегодня работы не будет. А я через час-другой приду. И еще вот что. Соседка есть у меня, Маруськой звать, девка бойкая, но ты и думать не смей о ней, понял? Она сегодня из деревни приехать должна.