Коля подошел вплотную к бандитам.
— Все, Лиза, — спокойно сказал чиновник. — Теперь их трое. Хорошо, если просто разденут.
— Здравствуйте вам, — поздоровался Коля. — Давно не видались.
— Ты кто такой? — мордастый всмотрелся в лицо Коли. — Откуда меня знаешь? А-а-а… Переоделся! — Он даже заулыбался. — Клоп, шлепни мальчика.
Коля повернулся к Сене боком и с разворота, как бывало в стенке, сомкнутыми в замок руками ударил его под ребра. Сеня екнул селезенкой, как конь на рыси, и, перевернувшись через голову, распластался на тротуаре. Клоп бросился на Колю с ножом, и Коля, совсем потеряв голову от злости и ненависти, жестоко ударил его кулаком в лицо. Что-то хрустнуло. Клоп захрипел и, повернувшись к чиновнику окровавленным лицом, медленно сполз на асфальт…
Колю трясло. Он без конца вытирал правую руку о полу пальто, а левой пытался остановить прыгающие губы.
— Так вы не с ними? — запоздало спросила женщина.
— Прекрасный вопрос, Лиза, — констатировал мужчина. — Позвольте представиться: надворный советник Колычев, Нил Алексеевич. Моя жена — Елизавета Меркурьевна. Не трогайте рот, молодой человек. Это сейчас пройдет.
Коля увидел, как Сеня поднялся и, пошатываясь, начал уходить. Потом побежал.
— Уйдет…
— Ну и черт с ним, — сказал Колычев. — Где вы живете?
— Рядом. А что… с этим? — Коля посмотрел на Клопа.
— С этим? — Колычев поправил пенсне. — Сейчас посмотрим.
Из-за угла вывернулся патруль — трое матросов. Они увидели лежащего человека, подбежали, на ходу выдергивая маузеры.
— Стоять на месте, руки вверх! — крикнул старший. Перевернул Клопа, сказал: — Этот готов. Кто его?
— Я, — отозвался Коля.
— Пойдемте с нами, — кивнул старший и повернулся к Колычеву и его супруге: — Подтверждаете?
— Молодой человек защитил нас от бандитов, — сказал Колычев. — Этот, — он кивнул в сторону Клопа, — бросился на молодого человека с ножом. В порядке необходимой обороны молодой человек его ударил. Это мы можем подтвердить.
— Это еще проверить надо, — хмуро сказал старший.
— Не надо, — подошел второй патрульный. — Я этого парня знаю. Он нам в трамвае Чинушу сдал, свой парень.
— Ну, раз такое дело, — старший улыбнулся.
Патрульные вызвали дворника, записали адрес Колычевых и всех отпустили. Около Клопа, до приезда труповозки, остался дежурить дворник.
Квартира, в которой жил Бушмакин, состояла из четырех комнат, длинного коридора с уборной в конце и прихожей, из которой вела дверь в ванную комнату.
Все это Коля определил методом личного наблюдения и исследования, впрочем, подобная терминология в этот момент ему в голову, конечно, не приходила, и он пока даже думать не мог, что спустя самое непродолжительное время слова «наблюдение», «расследование», «метод» надолго, если не на всю жизнь, станут самыми употребительными в его лексиконе.
Коля отвернул кран в ванной и пустил воду. Долго думал — зачем второй кран, если идет точно такая же вода? Потом догадался: печка. Если ее протопить, из левого крана с красной шишечкой потечет горячая…
Уборная с белым унитазом привела его в восторг. Коля пять раз подряд спустил воду, каждый раз замирая от восхищения. За этим увлекательным занятием его и застала соседка Маруська.
Была она лет девятнадцати, румяная, с льняными волосами, высокой грудью — типичная петроградская деваха. На ней были туфли с пряжками-бантами. В левой руке она держала корзинку с яблоками, а в правой — мужской зонтик с загнутой ручкой.
— Ну и как? — подбоченясь, осведомилась Маруська. — Льется?
— Льется… — послушно сказал Коля и зачем-то спрятал руки за спину.
— Ну и кто же ты такой? — продолжала она допрашивать.
— Грельские мы, — объяснил Коля. — Из-под Пскова мы…
— Ага… А сюда ты как попал?
— А меня Бушмакин подобрал.
— Тоже мне, пятиалтынный, — сказала Маруська презрительно. — Он валяется, а его подобрали. Чудной твой Бушмакин, вот что я тебе скажу! Я ему говорю: выходи за меня замуж!
— А он? — заинтересовался Коля.
— А он говорит: соплива ты больно, — Маруська даже фыркнула от обиды.
— А ты чего?
— А я — через плечо! — обозлилась она. — Ты женат?
— Нет…
— Ну, женихом будешь. Неси зонтик в мою комнату, яблоко получишь.
Коля послушно поплелся за ней, по дороге разглядывая зонтик и пытаясь понять, для чего он, собственно, предназначен.
В комнате, обставленной еще беднее бушмакинской, Маруська спросила:
— Ты хоть с бабами дело когда имел?
— Не-е, — Коля покраснел. — Стыдно это…
— Сты-ыдно?! — изумилась она. — Ну и дурак! — Она смотрела на него смеющимися глазами, явно забавляясь его смущением.
Щелкнула входная дверь. Бушмакин крикнул с порога:
— Коля! Ты дома?
— Дома я, дома!! — отчаянно заорал Коля. — Здесь я!
— Так я и знал, — сказал Бушмакпн, входя в Маруськину комнату. — Совращаешь, бесстыжая?
— Вас не удалось, а уж этот — мои будет! — нахально сказала Маруська. — Угощайтесь яблочком!
— Благодарствуйте, — Бушмакин взял Колю за руку, спросил у Маруськи: — На завод чего не идешь?
— С завтрашнего, — устало сказала Маруська, развязывая платок. — А моих в деревне никого нет… Маманя, оказывается, полгода назад померла… Мне соседка сказала. А яблоки — из нашего сада. Вы берите всю корзину, я их все равно есть не могу… — Она зарыдала.
Хмурый Бушмакин вывел Колю в коридор:
— Отца ее во время штурма Зимнего убили. Он у нас на заводе работал. Мать с ними не жила, в деревню уехала еще года три назад. А Маруська отцу помогала, незаметно на токаря выучилась… Ты ее не обижай, понял?
— То не думай, то не обижай, — Коля пожал плечами.
— Как тебе объяснить, — задумчиво сказал Бушмакин. — Один от наглости людям морды бьет, другой от беззащитности в бесстыдство ударяется. Вот это у нее и есть. Скромная она в жизни и, как бы это сказать, — ранимая очень, понял?
На следующее утро Коля проснулся затемно. За дверью, в коридоре, орала Маруська:
— Бушмакин, эй, Бушмакин!