И опять тишина. Молчат. Притихли. Можно продолжать работу. Петухов и Черкасов вытерли досуха закоченевшие руки и всунули их в меховые рукавицы. Как в них тепло и уютно рукам! Так бы и не вынимал. Но время идет, и надо работать, работать, чтобы до рассвета вернуться к своим. Опять раздаются тихие голоса собаководов: «Ищи! Ищи!» Собаки, принюхиваясь к снегу, натягивают поводки.
Сколько прошло времени с тех пор, как они начали свои поиски, трудно сказать. Может быть, два, или три, четыре часа. Сердце стучит гулко, напряженно, и чувствуется, как пульсируют жилки на висках. Мокрая от пота рубашка приклеилась к спине, а руки закоченели, и пальцы плохо сгибаются. Растерли их снегом, вытерли насухо а спрятали в рукавицы. Кажется, все. Проход сделан и деревянные мины справа и слева от прохода, как вешки, указывают безопасный путь. Вражьи окопы совсем близко. Теперь надо незаметно уйти. Отползти немного назад. Надо передохнуть. А то и собаки устали. Поджимают ноги — как бы не отморозили подушечки лап.
— Сколько вы взяли, товарищ сержант? — прошептал Черкасов.
— Двенадцать.
— А я тринадцать. Пурик мой молодец, Поднимемся, товарищ сержант?
— Нет, Черкасов, надо ползти до лыж.
Петухов знал, что если противник их обнаружит, то насторожится и до рассвета снова может заминировать проход.
Проползли уже много, лыж не видать. Странно! Поземка замела следы. Наверно отклонились в сторону.
— Черкасов, иди вперед. Да смотри, осторожно. Солдат встал, отряхнулся от снега и зашагал вперед, глубоко увязая в снегу. Вслед за Черкасовым, в нескольких от него шагах, шел Петухов. Пурик вдруг метнулся в сторону и, вырвав из рук хозяина поводок, ткнулся носом в снег и быстро заработал передними лапами.
— Пурик, назад! — тихо крикнул Черкасов, Раздался взрыв, и Пурик упал.
Черкасову показалось, будто кто-то метнул ему в лицо стеклянными брызгами. Прикрыв лицо руками, он упал ниц. Противник открыл пулеметный огонь, и пули засвистели где-то над головой. Наши ответили. Раздались и первые минометные выстрелы. Словно кто-то гулко и часто застучал колотушкой по бочонку, и мины полетели в нашу сторону целой стаей, вспахивая и бороня снежное поле. Петухов глубоко простонал «ух» и упал головой в снег. Вокруг него, прихрамывая, завертелся Треф.
Черкасову сначала показалось, что его тяжело ранили и он ослеп, но потом, вытерев рукавом кровь с лица, он понял, что видит и может передвигаться. Черкасов подполз к неподвижно лежавшему Петухову и, дергая его за рукав, тихо спросил:
— Товарищ сержант, вы ранены? Товарищ сержант!.. Петухов не отвечал. Черкасов приподнял его голову и взглянул в лицо. Оно было бледно-серое. Губы чуть шевелились.
— Ползи, Черкасов, ползи скорей, а то убьют.
— Треф, вперед, ищи! — промолвил Черкасов. Прихрамывая и принюхиваясь к снегу, собака пошла вперед, к своим окопам. Черкасов с усилием подлез по;; Петухова и, взвалив его себе на спину, пополз. Тяжелый сержант!
Шквал огня так же фазу стих, как и вспыхнул.
Наши наблюдатели заметили взрыв метрах в ста от своих окопов и догадались, что с саперами что-то случилось. Два солдата, одетых в белые халаты, вылезли из окопа и поползли к месту взрыва. Они приблизились к саперам в тот момент, когда обессиленный Черкасов, придавленный тяжелым телом Петухова, лежал неподвижно, не в силах вылезти из-под товарища. Кровь заклеила ему глаза.
…С рассветом войска пошли в наступление. Батальон хлынул в проход, через минное поле.
…В брезентовой палатке с целлулоидовыми окошечками, похожей на игрушечный домик, посредине, недалеко от раскаленной докрасна железной печки, стоял высокий операционный стол — топчан, на котором лежал Петухов, и ступни его босых ног свешивались с края стола. Возле него стоял главный хирург медсанбата Воронцов, бледный, худощавый, с усталыми глазами. Рукава его халата засучены по локоть, а руки обтянуты желтоватыми резиновыми перчатками. Обследуя и прощупывая все ходы и кармашки большой рваной раны бедра, хирург временами тихо произносил «м-да», что означало у него — прогноз неблагоприятный. Да и как же могло быть иначе, если перелом бедра открытый, раздробленный и, наверно, рана уже загрязнена… Хоть и заморозили рану новокаином и дали раненому стакан водки, но временами от пронизывающей боли Петухов дергался всем телом и глухо вскрикивал:
— Полегче, доктор!
Похудевшее, осунувшееся лицо Петухова покрылось мелкими бисеринками пота. Пот со лба затекал в орбиты и пощипывал глаза. Молоденькая черноглазая сестра, стоявшая у изголовья раненого, время от времени вытирала тампоном пот с лица Петухова и успокаивала его: