Но и Наталия Дмитриевна была не самым большим злом в моей жизни по сравнению с химичкой, Татьяной Николаевной Узун. Мне даже трудно писать об этой женщине. О, как действительно сильно она ненавидела меня! Она даже не пыталась скрывать эту ненависть. На уроках химии она резко требовала от меня ответов на разные «научные» вопросы и сразу же, не выслушав, обрывала злобным, прерывистым голосом.
«Это гнилая философия, — бросала она в адрес христианства, — наука полностью разбивает ее. Если бы ты хоть немножко соображала своей забитой попами головой, то поняла бы, что никакого Бога нет. Это следует из простых законов логики и природы» и т. д. Мне часто видятся ее жестокие, оловянного цвета глаза и нервно сжатые губы. Не ограничиваясь только вербальным уничтожением меня, Татьяна Николаевна в силу своих возможностей вредила мне на деле: она могла «потерять» листок с моей лабораторной работой и потом утверждать, что я не сдавала его, могла поставить пропуск занятия, на котором я присутствовала. Это коробило даже моих одноклассников — они не смеялись надо мною, как на уроках Наталии Дмитриевны — в классе стояла какая-то гнетущая тишина, когда она злобствовала на меня и на Бога.
В такие дни по пути из школы домой я выбирала более безлюдные дорожки, чтобы чужие люди не видели слез, которые против воли текли у меня по щекам. Я вспоминала, как бабушка рассказывала мне про второе пришествие Христа, что оно когда-то будет. Интересно, как именно Он придет на землю, думала я, заметит ли Он тогда меня и что Он мне скажет? Как бы мне хотелось, чтобы весь наш класс увидел Его и понял, что Он действительно есть. О, это было бы для них так неожиданно!
«Господи, ну Ты же обещал, — шептала я, наклоняя голову и слизывая добежавшую до губ соленую влагу. — Когда же Тебя ждать? Может быть, этой зимой?»
Но Он все медлил. Долгие осенние вечера сменились зимними, а никаких намеков на финал земной истории и восстановление справедливости не появлялось. Я не знала тогда, что у Него тысяча лет как один день и один день как тысяча лет.
И вот наступила Пасха. В эту ночь я впервые после очень долгого перерыва появилась в Брянской, потому что, став певчей в соборе, ездила на службу только туда. На этот раз, не желая в праздник разлучаться с Инной Константиновной и мамой, я пришла с подругой к церкви у завода имени Петровского.
Вокруг царила атмосфера радостного ожидания. Люди рядами стояли на церковном дворе и поодаль между деревьями; на земле, у их ног теснились плетеные корзинки, прикрытые рушниками и наполненные белоголовыми куличами, пирожками и цветными яйцами. Было тепло и влажно после недавно прошедшего дождя. В темноту от ярких окон храма и зажженных на паперти огней расходился праздничный свет, он отражался на мокром асфальте и блестел на черных стволах тополей и каштанов. Мне хотелось подойти поближе к дверям, заглянуть внутрь церкви, но народу пришло так много, что мы с подружкой не смогли продвинуться дальше ступеней крыльца. Неожиданно передо мной возникло лицо незнакомого молодого человека, который пробирался на улицу и, пытаясь разойтись со мной, доброжелательно и рассеянно улыбнулся. Я только на мгновение встретила взгляд его зеленоватых задумчивых глаз, и сразу же остро пожалела о том, что мне всего пятнадцать лет, что на мне сшитый мамой без особой фантазии клетчатый плащ, застегнутый по самое горло, и эти старушечьи боты, которые меня заставили надеть из-за слякоти.
Подруга, стоя позади, дергала мой рукав и громко шептала, что этот парень нравится Тоне (о любви одной нашей хористки к сыну настоятеля собора нередко судачили на клиросе). Даже строгая Зина, как мне казалось, не совсем была к нему равнодушна, поскольку слишком часто увещевала Тоню не поддаваться искушениям очей. Это обстоятельство заставило меня резко отвести глаза в сторону и заявить подруге, что я не вижу в нем ничего особенного и вообще не люблю пижонов. Достаточно взглянуть на эту прическу и белое кашне вокруг шеи, чтобы понять, что он собой представляет. Именно так я и сказала, хотя задумчивые глаза зеленоватого цвета мне определенно понравились. Теперь меня мучил вопрос: почему он до сих пор ни разу не встречался мне в соборе?
Инну Константиновну и маму мы нашли сразу после службы. Они только что христосовались с симпатичным отцом Георгием, и обе были такие веселые, разрумянившиеся и помолодевшие. Домой мы шли пешком, потому что вокруг стояла глубокая ночь, и трамваи уже не ходили.