В конце зимы по столице бежали мальчишки и юноши, с криками: «Король вернулся! Повержен враг!». Мастер Рафаэль был прав, Король вернулся живым. Но оказалась права и Королева – её муж и правитель не вернулся прежним. В последнем бою он получил удар эфесом шпаги в голову, отчего владетель огромного королевства начал слепнуть. Поначалу он думал, что это временно, но с каждым днём предметы расплывались все сильнее, теряли очертания, оттенки цветов.
Его отец доверял немногим, хотя и был окружен многими придворными. Теперь Людовик начал читать ему все письма, доносы, писал за него приказы, записки, слушал разъяснения к тому, что он делал. По приказу Короля Генрих Черный так же делился с принцем секретами об окружающих людях, но пока ещё не обо всех. Вот так, в то время, пока сын садовника дрался с другими мальчишками, а дочка горничной примеряла тайком у зеркала брошь фрейлины, Людовик постигал сложную и тонкую науку, науку управления. Ведь он должен был сесть не просто на красивый стул, зовущийся троном, а беречь жизни и садовника, и служанки, и герцога, и всех-всех своих подданных. Так учил его отец.
От Короля уходило зрение, а от его старшего сына уходило детство. Тихо, незаметно, под шуршание бумагой в кабинете отца. Оно могло покинуть его на поле сражения, или в спальне прекрасной девушки. Но все это были мечты юношей, а перед Людовиком стояла жизнь, как есть, без прикрас.
Как-то в один из вечеров, после монотонного дня, полностью состоявшего из писем и распоряжений, Людовик запер на ключ свою комнату и устроился в кресле у окна. Зимний вечер отличался от дня только густотой темных красок. На столе горела единственная сальная свеча, остальные принц погасил. Он решил, что сейчас достаточно и этого, чувствовал, что ушедшие за день силы вновь влились в него. Ни о чем особенном не думая, Людовик остановился у окна и бросил взгляд на полоску дороги перед дворцом. Деревья, крыши, даже собор растворились во тьме. Несколько закопченных фонарей, первых в городе, слабо освещали ограды домов. Они будто светили только себе. Тут в их тусклый блеск начали попадать летящие тени, серой вереницей струящиеся по улице. Да, принц видел, как за ними сгустки тумана колышутся, движутся, вытягиваются лапами пауков и хищных зверей. Проплыли и неясные силуэты черных людей, зыбкие и изменчивые. Людовик замер, завороженный. Через пару минут вереница полностью пропала, видно продолжая шествие по другим кварталам.
Мальчик воспринял увиденное как должное, нечто естественное, и до поры никому не говорил об этом.
До конца зимы более ничего примечательного не случалось.
Глава 3
Наступила шестнадцатая весна для Людовика, ранняя, быстрая, шумная. Зима отступила быстро, как побежденный враг, и о ней позабыли вмиг. Люди, спрятав тяжелые шерстяные одежды в шкафы, одевшись ярко, по-весеннему, потоками выкатывали на улицы, и дальше, за город, на луга и поля, где гуляли и веселились. Сады цвели пышно, будто это было впервые, стараясь показать всю свою красоту. Очнулись и придворные. Заскользили по прудам и рекам изящные лодочки, все чаще видели пары среди юной зелени сада. Запели соловьи, с новой силой стали писать стихи поэты и музыканты. Людовик со свитой часто выезжал верхом за городские ворота, раз посетил свой любимый замок. Такой видел весну маленький принц, и даже радовался, когда во дворце поднялась суматоха из-за празднования его дня рождения. Счастья прибавляло и то, что на пару недель его освободили от работы в канцелярии. Людовик, сидя за занятиями или прогуливаясь по дворцу, слушал весь предпраздничный шум. Он был маленьким мальчиком, но и без философии уже знал, что все это затихает только в час беды и смерти. Ведь даже ночью есть шорохи и шепот. И принцу нравилось все это, ведь он рос во дворце самого большого государства в этих северных краях, и всё это было его жизнью.
Мужчины и женщины с одинаковым упорством придумывали новые наряды. А портные, шляпники, обувщики и перчаточники потирали руки от ожидаемой прибыли, и одновременно ругались на навалившуюся работу. К ним везли пестрые шелка из мифических восточных стран. И алый бархат со стороны теплого Средиземного моря. И белые невесомые кружева из местных мануфактур. У ювелиров лежали коробочки с жемчугом со всего света. Золотые цепочки, серебряные шнуры относили всем мастерам сразу. Нередко няньки или мать отводили старшего принца к главной придворной портнихе. Ему шили костюм синего цвета, с полосками-вставками из золотой ткани. Делали наряд и для Франциска, но он не радовался этому и только порой шипел на швею как змея. Второй принц был бы счастлив, если бы замолчали все, даже птицы. Весенний гомон приносил ему лишь раздражение, и он чаще скрывался в своей комнате.