— Ну нет! Раньше у тебя глаза другие были!
Юра глядит на неё в упор и так же язвительно спрашивает:
— Да? Ну и какие же они у меня были?
Света молчит и помаленьку от него отодвигается. Во-первых, ей страшновато, а во-вторых, неудобно — она таки не помнит, какие у него были глаза. А он всё смотрит и смотрит, прямо как дьявол в каком-то мистическом сериале — чего это он? Света пытается разглядеть, что у Юры со зрачками -
и вдруг оба синхронно моргают от окриков «СТОЙ! СТОЙ!» И оглядываются — и видят, что вниз по Владимирской бегут два мента и барыга, а подростки драпают от них с барыгиной сумкой. Сумка расстёгнута, на тротуар вываливается пакаван стаканов на пять. Старый хипарь, проплывающий мимо, аккуратно отфутболивает его за урну, покупает пиво и поднимается в сквер. Когда заваруха рассосётся, он вернётся к теме пакета.
«Да, надо бы догнаться…» — думает Юра, глядя на эту конопляную комедию. Догнаться сегодня реально и почти неизбежно, но сначала надо разобраться со Светой. Накуривать её и общаться с ней по накурке — это перевод травы и убитый вечер. Тем более что она даже не помнит, какие у него были глаза…
Юра решительно встаёт, смотрит на Свету сверху вниз и повторяет свой вопрос:
— Ну, и какие же у меня были глаза?
— Юра, не грузи! — просит Света. — Ты вобще в порядке?
Юра молча кивает и уходит, не прощаясь. Света смотрит ему вслед и окончательно убеждается, что Юра сегодня в жёстком неадеквате. Наверно, он серьёзно перекурил… или перепил молока… или даже, может быть, это КИСЛОТА… Но ничего страшного, завтра его попустит и ему будет стыдно. Значит, завтра с утра надо будет ему позвонить. И спросить, чем он так убился. И сказать, чтобы принёс попробовать.
6. Двухэтажный флигель
На Подоле в районе синагоги есть старый двухэтажный флигель, хитроумно запрятанный внутри квартала. Внизу там склад лоточной дребедени, наверху мастерская заслуженного художника УССР. В ней уже лет восемь обитает его двоюродный внук, заслуженный художник Андреевского спуска. Внука зовут Слай, или Славджа, или просто Слава; у него огромные дрэды и очень добрые глаза с красноватыми прожилками. Он труёвый раста: общается с Великим Джа, соблюдает айтел, не ведётся на вавилонские заманухи, говорит только правду, старается делать добро и не делать зла.
Своё жилище он называет Африкой — не потому что там жарко, а потому что Африка это Земля Обетованная. Она ему досталась совсем убитой: крыша текла, потолки обваливались, света не было, дед сюда даже бухать уже не ездил. Но Джа сказал Слаю: «Вот, Я вручаю тебе эту Африку — живи и промышляй на ней и приобретай её во владение!» И Слай целую зиму жил среди руин, работал при свечах и спал в пальто. А потом Джа послал ему художника Черкасова, и Африка начала преображаться.
Художник Черкасов в то время был растаманом — трудно поверить, но это факт. Его портрет с дрэдами висит в конце коридора; многие думают, что это белый Боб Марли, но это реально Черкасов в молодости. Он тогда был такой же труёвый, как Слай, но гораздо более продуманный. Он с полпинка продал Слаеву картину «Зима на Ямайке» аж за штуку баксов и убедил Слая вложить всю штуку в обустройство Африки. Джа одобрил этот проект и велел Славдже слушаться Черкасова.
По ходу ремонта в Африке нарисовался Бодя из Мукачева. Он тогда ещё не был растаманом — трудно поверить, но так оно и было. Бодя был по уши в Вавилоне: учился на архитектора, копил на машину, про Джа ничего не знал и даже траву не курил. Он пришёл сюда чисто делать ремонт, чтобы заработать денег — но деньги в Африке закончились быстрее чем ремонт. Бодя повёл себя нормально: он не стал качать права и накручивать проценты. Он сказал: Пацаны, не надо мне ничего платить! а давайте лучше я у вас годик поживу, пока институт закончу.
Растаманы не возражали: после ремонта в Африке образовалось четыре жилые комнаты, почему бы и не вписать доброго человека? Осенью Бодя к ним вселился, а к лету у него уже были дрэды, бронхит и правильное мировоззрение. Институт он всё-таки закончил и машину купил, но из Африки уехать не смог, так и остался африканцем. А вслед за Бодей подтянулся и его младший брат Лесик, киево-могилянский студент. И тоже осел в Африке, и жутко всех напрягал поначалу, но мало-помалу к нему привыкли.
Лесик совсем не растаман. Он математик и агностик — трудно поверить, но он сам себя так называет. Поселившись у растаманов, он недели две маялся на мобильном диалапе, а потом однажды припил молока и пережил мощное озарение. Сорвался с места, залез под потолок, расковырял штукатурку и добыл оттуда живой телефонный провод! С тех пор вся Африка подключена к ADSL — однако Лесик до сих пор не верит, что это ему Джа подсказал. Он настаивает, что Бога нет, и переубеждать его бесполезно, даже Слай уже не пытается. Но в всём остальном Лесик типичный африканец: дрэдастый, красноглазый и по-хорошему замедленный, хоть и считает в уме быстрей калькулятора.