Члены комиссии разошлись и разъехались, каждый по своим делам, у мэра же рабочий день продолжался.
— Что там у нас на сегодня? — спросил Дурин, вернувшись в свой кабинет.
— В пять часов — прием граждан по личным вопросам, Аркадий Филиппович, — живо отвечал помощник, заглянув в рабочий блокнот.
— А без приема сегодня никак нельзя? Скажем, на следующий месяц перенести?
— Можно. Но не желательно, Аркадий Филиппович, — осторожно отвечал помощник. — Мы ведь прием уже два раза отменяли. Один раз в связи с приездом делегации из дружественного нам Казахстана, а другой…
Здесь мэр нечаянно зевнул, помощник тактично умолк и к начатой теме уже не возвращался.
— Хорошо. В пять так в пять, — сказал мэр, подумав. — Скажи там, в приемной, пусть кофе мне, что ли, принесут… с бутербродами. Того и гляди, опять часа на два прием растянется, — ворчливо добавил он.
Ворчал мэр, признаться, скорее для острастки, чем из-за плохого настроения: только что закончившимся совещанием он остался доволен. Чувствовалось, что комиссия хорошо знает поставленные перед ней задачи и отлично с ними справляется. Особенно Семин, директор гостиницы. Да и этот, из ЖКХ, Колобанов… тот еще гусь! А с представлением на Холме хорошо придумано. Если с размахом это дело организовать, от гостей в Годовщину отбоя не будет. А то, глядишь, и столица на мэра внимание обратит.
Впрочем, настроение у Дурина начало портиться с первым же посетителем. Пришел старик лет восьмидесяти пяти, назвался Евсеевым и принялся просить за своего внука.
— Вот я профессору и говорю: Колька не виноват, что так в экзамене написал, это я его с толку сбил, — сердился старик. — А профессор мне, мол, ничего, он потом к нам придет… Да разве же.
— А я-то чем вам могу помочь? — терпеливо повторял мэр. — Сами посудите, разве имею я право вмешиваться в учебный процесс?
— Вы на все имеете право, вы же — власть! — упирался старик. — Вон, у нас во дворе для ветеранов мавзолей строят, и тоже не сами по себе. Говорят, мэр приказал.
— Какой еще мавзолей? — ахнул Дурин. — Вы это о чем?
Евсеев смущенно кашлянул:
— Да не мавзолей! Это мы его так называем. Стенку из кирпичей решили построить, а на ней фотографии ветеранов повесить. Я там тоже буду висеть!
— Ах, вот в чем дело! Да-да, конечно, это моя идея, — не стал зря скромничать Дурин. — К Годовщине готовимся. Люди должны знать, с какими героями они рядом живут!
Разговор можно было сворачивать. Нет, оставалась еще одна мелочь.
— Так вы, дедушка, воевали? — голос у Дурина заметно потеплел. — Стало быть, фронтовик?
— Было дело. А толку? — усмехнулся Евсеев. — Я ведь прямо с войны в Воркуту загремел… было дело! После плена нас всех похватали. На лесоповале силы и потерял.
— Что ж вы раньше-то молчали? С этого и надо было начинать!
Тотчас же мэр повернулся к помощнику, сидевшему поодаль:
— Запиши там… насчет материальной помощи… — Дурин глянул в лежавший перед ним листок. — Евсееву Валентину Федосеевичу. Двести рублей. Знаю, что денег в бюджете нет, но — надо… Надо! Люди кровь за нас проливали, а мы — что же, двести рублей не можем найти?
Дальше все было ясно, во всяком случае, Дурину. Сейчас старик начнет благодарить за заботу о ветеранах, мэр напомнит о долге общества перед старшим поколением… Но здесь в привычный ход вещей вкралась досадная неожиданность: Евсеев принять долг у общества отказался. Наотрез.
— Я ведь не за деньгами сюда пришел! — сказал он с обидой. — Я ведь внуку просил помочь. А не можете, так и скажите… Зачем же мне сразу деньги совать?
Старик поднялся и медленно пошел к двери. Досада царапнула мэра своим острым когтем.
— Да возьмите, ну что вы? Нет, правда… Вы ведь воевали! — вырвалось у Дурина. Евсеев остановился у порога и обернулся к мэру:
— Разве я за деньги воевал? — тихо спросил он.
Дурин хотел объяснить… или напомнить? Нет, скорее всего, сослаться на последние указания… Впрочем, это уже не важно. Евсеев ушел, и ссылаться уже не имело смысла. И так найдется кому напомнить и объяснить…
— И сколько там на прием записалось? — сердито спросил Дурин, как только дверь закрылась. — Человек пятьдесят? Сто?
— Всего тридцать пять, — с готовностью ответил помощник. — Но там и по другим вопросам стоят.
— Все ходят, ходят… — ворчливо заметил мэр. — Ладно, Хренкин, запускай следующего.
И привычно вернул лицу его должностное выражение.
Катаклизм зародился в главном сейсмическом поясе Земли — на стыке Тихоокеанской и Индо-Австралийской литосферных плит, примерно в трехстах километрах к северо-западу от острова Вануа-Леву. Пятьдесят миллионов лет, сантиметра по полтора в год, одна из плит постепенно смещалась по мантийному веществу от срединно-океанических хребтов к глубоководным тихоокеанским желобам, пока однажды не произошло непоправимое. На глубине семьдесят пять километров ниже уровня моря древняя и тяжелая плита столкнулась с легкой, более молодой, и начала выдавливать ее наверх, при этом сама погружаясь в мантию. Тотчас же чудовищное напряжение земных пород отозвалось в зонах Биньофа целым роем толчков, немедленно отмеченных сейсмическими станциями всего мира.