Начиная с третьего ее класса я уже ходил к ней на родительские собрания. Марии Дмитриевны уже не было, а Вера Викторовна все менее была на что-либо способна. Я часто забирал Настю после школы или на весь вечер к себе, и она готовила у меня уроки. Классе в пятом она вдруг перестала давать мне стирать свои вещи. Годом или двумя позже нам с ней стало ясно, что на Веру Викторовну надежда плоха. Та лишь улыбалась про себя да курила папиросу от папиросы, а время от времени, словно пробудившись, пыталась послать по неизвестному адресу свою пенсию или отдать на улице кому-нибудь свое пальто. Когда мы хоронили ее, Володя не приехал, он был в море. Настя уже училась в университете. Наша поездка в Крым была позже, много позже.
Это была не поездка, а попытка поездки, хотя до Крыма мы и добрались. Путешествия, которое означало бы для нас обоих начало новой жизни, не получилось.
На сестрах и дочерях не женятся.
Телефонный звонок разбудил меня в половине девятого.
— Ну как дела? — спросил близкий, дышащий в мембрану голос старпома. — Все в порядке?
Даже если вахтенных дел у тебя нет, просыпаться на судне в такое позднее время неприлично. Мой слежавшийся во сне мозг пытался спешно изготовить какую-нибудь подходящую к случаю ложь, — при этом я понимал, что ни виски, ни дурацкое новоселье для моряка никакой не аргумент. Евгений-то Иванович тоже сидел со мной допоздна, но еще с четырех до восьми отстоял вахту.
— В целом понятно, — в ответ на мои отрывочные междометия бодро сказал старпом. — Примите поздравления. Я так, признаться, и полагал.
— Что вы полагали?
— Ну, так. Что все будет о’кэй.
— В каком смысле?
— Ну, ладно, ладно, — весело сказал старпом. — Все мы человечки.
— Не понимаю.
— Мы люди не завистливые, — еще веселее сказал старпом. — Если у нас на судне человеку хорошо — так мы только рады. — Старпом почти хохотал. Говорил он со мной из какого-то большого помещения, и там вдалеке слышались голоса других людей, и казалось еще, что Евгений Иванович только что взбежал по крутому трапу: в трубке вдруг слышался внеочередной легкий вдох.
— Да перестаньте вы джентльмена корчить, — смеялся Евгений Иванович. — Никто из вас подробностей не вытягивает. К тому же вы сейчас уже один. Посторонние, как говорится, удалились.
Я сел на постели.
— Послушайте, — сказал я. — Я ведь вас просил подождать, чтобы вы проводили Анастасию Юрьевну. И она вас еще ждала, думала, вернетесь. Но вы не пришли. И тогда она ушла сама.
— Так уж сразу и ушла? — смеялся старпом. — А вы хитрец! Ну, было и было. Прекрасно. Кому какое дело?
— Пошли бы вы…
Я сказал, куда ему пойти, и положил трубку.
Олег ждал меня у ресторана. Вид у него был чопорный.
— Уже позавтракали? — спросил я. — Чем кормят?
— Две пустые внутри булочки, пятнадцать граммов рекламно запотевшего масла… Я еще не завтракал, Егор Петрович. Боюсь… — Олег пришел в полное замешательство, — что мне следует задать вам один вопрос.
Что это сегодня с утра все решили задавать мне вопросы?
— Валяйте.
Время завтрака кончалось, но Олег взял меня под руку и вывел на палубу. Только когда мы оказались совершенно одни, он поднял на меня свои по-британски немигающие светлые глаза.
— Вы, если не ошибаюсь, в дружеских отношениях со старшим помощником? Или мне только так кажется?
— Да у нас тут полно старших помощников. Это вам для газеты?
Олег даже не улыбнулся.
— Он звонил вам полчаса назад?
Откуда Олег мог про это узнать? Сие мне совсем уже не нравилось. Мало, значит, того, что вообще такой разговор возник.
— Он вам звонил? — повторил Олег.
— Не помню.
Олег стал розовый.
— Я, конечно, дерьмо куриное, — сказал он. — Да еще забыл, что в пять раз вас моложе.
Господи, как он мне нравился!
— Завтракать-то вы идете? — спросил я.
За завтраком мы слишком подчеркнуто не касались того, что вчера у меня в каюте собирался народ. Настя подошла к нам. Черная рубашка при белом пиджачке особенно подчеркивала загар. Голос ее был безоблачно ровным.
— Что-то я вчера у вас болтала… — ничуть не смущаясь, сказала она. — Глупость, наверно. О чем хоть?
Я был рад, что она так свободно со мной говорит, да еще в присутствии Олега. А он то розовел, то бледнел. Но тоже норовил говорить свободно. Спросил что-то у Насти про овсянку. Возможно ли, мол, ее попросить принести.
— Да она перед вами, — сказала Настя и засмеялась.
— Действительно смешно, — сказал он. — А вы с нами кофе не выпьете? Найдите минутку.
— Пойду поищу эту минутку, — сказала она.
Пошла-то пошла, но не нашла. В другом конце ресторана ее перехватил директор.
Олег вовсю хотел сдержаться, чтобы что-то мне не сообщить. Он так сдерживал себя, что даже в глаза мне уже не глядел. Главный предмет разговора ворочался меж нами, как бульдог под ковром. Но я видел, что он скорей умрет, чем полезет со своими сообщениями, раз я дал ему понять, что они не очень-то мне нужны. Не такой он был мальчик. Но я-то что корчу из себя?
— Валяйте, Олег, — сказал я. — Давайте вашу сводку новостей. Мне уже абсолютно невмоготу.
Он опять стал розовый.
— Давайте, давайте!
— Да я, право, совсем не рвусь.
— Валяйте!
Олег посмотрел на расхлопывающиеся в обе стороны белые створки, через которые сновали официантки.
— Не уверен, что на вашем месте я бы стал так доверять этому человеку.
— Которому? — Я понимал, про кого он говорит, но тут уж надобна точность.
— Евгению Ивановичу.
— Вы имеете в виду что-нибудь конкретное?
— Да. Когда он вам звонил, если это он звонил вам… Одним словом, об этом разговоре знает не только он.
— Я так и понял. Еще знаете вы, раз вы слышали, как он со мной говорил.
— Да. Я слышал. Но я слышал только то, что говорил он. И просто потому, что случайно оказался неподалеку. И еще потому, что он, видимо, не обратил на меня внимания. Но я не знаю, что отвечали ему вы. Однако есть человек, который знает и это, поскольку слушал вас по параллельному аппарату.
Он опять посмотрел на белые створки. Лена, которая как раз выходила из зала с подносом у плеча, слышать нас не могла. Но она вдруг, рискуя столкнуться с дверью, оглянулась и пристально посмотрела в сторону нашего столика. Телепатические сеансы, связанные с ней, продолжались.
— Она? — спросил я.
— Да.
— А зачем это им понадобилось?
Олег смотрел мимо меня, явно не желая высказывать никаких предположений.
— Просто я полагал, что вам это надо знать, — сказал он. — Даже то, как это осуществлялось технически. В вестибюле перед рестораном, как вы помните, два стенных телефона, они параллельные. Ну вот. Как только Евгений Иванович набрал ваш номер, трубка второго аппарата была поднята. Так что она слышала все, что вы говорили.
— Благодарю вас.
— Не за что. Я не физиономист, но мне почему-то показалось, что у второго аппарата были не особенно довольны вашими ответами.
Он, видите ли, не физиономист.
— А у первого? — спросил я.
— Я думаю, вы сами во всем разберетесь. Без посторонних.
— Никакой вы не посторонний, Олег.
Лицо его отразило скуку. Натренировался в холодной спаленке рожи строить, подумал я.
— В любом случае, Олег, то, что вы мне сообщили…
— Да, да, — сказал он торопливо.
Пора бы мне уже было понять, что если чего-то он не переносит в принципе, так это изъявлений благодарности.
— Что мне делать? — сказала Настя. Глаза ее косили на огонек сигареты, а потом с отчаянием уходили куда-то вдаль. — Ну, что мне действительно делать? Голова и так дырявая, ничего не могу ни запомнить, ни сообразить, а этот — как назло… Он, видите ли, приглашает меня сегодня в ночной бар. Он вчера, оказывается, искал меня повсюду и повсюду спрашивал, где я… Егора, меня на берег спишут! Он не понимает… До него не доходит, что я на работе. И знаешь, к кому он вчера пошел узнавать, как меня найти? К старшему пассажирскому! Егора, что мне делать?
Из тех, кого я тут поближе узнал, в силах помочь были лишь двое — старпом и Альфред Лукич. Лукич? Я представил себе, как рассказываю ему, в чем дело, представил зеленоватый, лунный блеск его глаз… Немца-то он, вполне возможно, и осадит, но что при этом сделает с Настей? Нет, Лукич отпадал. Старпом? Позвонить ему и ждать, когда в трубке щелкнет, и я услышу еще одно дыхание?