По вечерам у каменного фонтанчика, где брали воду, Митрофанушка присаживался на завалинку, и тут же вокруг него собирались собаки и дети — послушать великанские грустные песни и весёленькие прибаутки. Митрофанушка заводил заунывно — сначала тихо, раскачиваясь, будто в лодке, плывущей по морю, потом вставал во весь рост и громко пел на всю деревню:
Митрофанушка садился, смахивая набежавшую слезу, потом вскакивал и, пританцовывая, пел дурацким голосом:
Дети с восторгом слушали Митрофанушку. Они, конечно же, не знали великанского языка, но по жестам Дурасова понимали, о чём речь, и громко смеялись. Подходили их родители, бабушки и дедушки. Все хлопали. Если бы ковёр-самолет перенёс Александру Степановну из Подъёлок в Гларнские Альпы, она бы увидела, как успешно «выступает» перед благодарной публикой её Митрофанушка. Вспоминая игру Пьетро и Михаила Телегина, он старательно кривлялся и подпрыгивал. Чем громче смеялись дети, тем забавнее и страннее становились медвежьи ужимки Дурасова. Несомненно, помещица решила бы, что «блаженненький» совсем умом тронулся.
Иногда Митрофанушка уходил на несколько дней в страну дикого Арлекина, в своё великанское царство. С крюками, верёвками и молотком он забирался в таинственные места, куда не ступала нога человека, где летали орлы и бродили белые козлы с мощными рогами. Когда сияло солнце, козлы казались отлитыми из чистого золота. Вечером Митрофанушка смотрел, как красный шар катится по небу и падает за остроконечные башни. Небо полыхало. Дурасову представлялось, что он проник в заповедный мир, населённый сказочными существами. В огромном пожаре, разметавшем синие тучи, он видел битву крылатых, рогатых, хвостатых призрачных зверей. Битва становилась всё яростнее, звери поднимались на задние лапы, беззвучно ревели и истекали кровью, потом бледнели и таяли в темнеющих небесах — улетали зализывать раны до следующего побоища. Завернувшись в бараний тулуп, Дурасов дремал у тлеющего костерка. В темноте мерцали чьи-то глаза, раздавался скрип и шум, похожий на спешный ход чьих-то ног по каменистой дороге. Поднявшийся ветер влетал в растрескавшиеся скалы, скользил по выбоинам в камнях; хор горных духов баюкал Митрофанушку протяжной колыбельной: всё «а-а-а...» да «у-у-у...».
На следующий день по опасной сыпухе дикой Арлекин добирался до ледника, который распахнул свою синюю глотку и дразнил прозрачным языком. Брат Антоний смастерил для Митрофанушки кожаные подмётки, утыканные острыми гвоздиками. Эти подмётки надо было привязывать к башмакам, чтобы они не скользили. Прогулка по синей глотке была очень опасна — под снегом скрывались ямы и трещины, а в них сидели духи льда, готовые ухватить и отгрызть ногу. Митрофанушка знал, что надо осторожно идти по льду, проверяя палкой, нет ли впереди западни. Он был самым смелым и ловким скалолазом, покорителем вершин и ледников, бывалые горцы-охотники не годились ему в подмётки, тщательно и с молитвой оббитые гвоздиками.