В четыре часа того же дня он сидел в ординаторской, рассматривая карту анализа мочи, поперек которой лаборант нацарапал: «Гетерохилия, самая настоящая!» Когда зазвонил телефон, Макс поднял трубку.
— Отделение Б, — сказал он машинально, — сестра вышла.
— Доктор Хэрроу? — сказала телефонистка. — Вам звонят из города. Полиция.
— Полиция? — Макс медленно возвращался к действительности. — Да, давайте.
Трубка немного помолчала, потом послышался мужской голос.
— Извините за беспокойство, доктор Хэрроу. С вами говорит сержант Клаудби, полицейский участок Рэмпшн Роуд. Не могли бы вы нам помочь в одном деле?
— Я постараюсь.
— Речь идет о бродяге, которого один из наших людей нашел сегодня утром возле вашего гаража. Так ведь? Его, кажется, отвезли в вашу клинику?
— Верно, — сказал Макс.
Он ощупью нашел сигарету и сунул ее в рот.
— Собственно, он сейчас здесь, прямо в этом отделении.
— Не было ли при нем, случайно, ножа?
Макс помолчал немного, он прикуривал от зажигалки. Потом сказал изменившимся голосом:
— Да, был. А что?
— К нам поступило заявление от… м-м… минутку…, — на другом конце провода зашелестели бумагой. — Ага, вот. От доктора Скормена. Он живет недалеко от вас, всего через пару улиц. Вчера вечером у него пропала собака, восточно-европейская овчарка. Он каждый вечер перед сном выпускал ее погулять. А сегодня утром его жена нашла ее в кустах с перерезанной глоткой.
Макс не отвечал. Доктор Скормен был их с Дианой участковым.
— Вы слушаете, сэр?
— Да-да, я слушаю. Я знаю доктора Скормена и знаю его собаку. Случай неприятный, но каким образом вы хотите связать его с бродягой, которого нашли у меня?
— Просто предположение, сэр, — как будто оправдываясь, сказал сержант Клаудби. — Мне просто пришло в голову, что, может, этому бродяге стало худо, он хотел обратиться к врачу, но после случая с собакой уже не решился зайти к доктору Скормену. — Голос оживился. — Так вы говорите, у него был нож. Следы крови на нем есть?
— Да, немного, на лезвии, у самой рукоятки. Само собой, когда нож попал ко мне, она была уже совсем сухая.
— Благодарю вас, — на другом конце заскрипели пером. — А на одежде?
— Честно говоря, сержант, из одежды на нем был только плащ, и такой грязный, что при беглом осмотре заметить что-либо на нем было совершенно невозможно.
Макс прикусил губу. Что-то из сказанного сержантом показалось ему странным. Вдруг он понял, в чем дело. Он бы догадался сразу, если бы не бессонная ночь.
— Знаете, сержант, может, ваши выводы и правильны, но пришли вы к ним неверным путем.
— Как это?
— Видите ли, я не занимаюсь частной практикой. У меня на доме нет ничего, что бы указывало на мою профессию. Только табличка на ветровом стекле машины, которую заметил ваш констэбль. Но с улицы в такую темень ее заметить невозможно.
— В самом деле. Странно.
Клаудби замялся.
— Будет ли удобно, сэр, если я пришлю кого-нибудь к вам в клинику? Нож ведь у вас, насколько я понимаю?
— Да, наверное, он здесь, в отделении. Вещи пациентов мы опечатываем и выдаем в день выписки. Но я не вижу особого смысла присылать сюда вашего человека. Разве что взять кровь на анализ, чтобы сравнить с кровью убитой собаки.
— Значит, он еще без сознания?
— Да нет, еще утром пришел в себя. Пока слаб, но ему уже лучше. Дело в том, что он, похоже, совсем не говорит по-английски.
Макс выразился не так, как хотел — явно стала сказываться усталость.
— То есть, я хочу сказать, что ничего не понимает. У него довольно редкое заболевание, вероятно, это побочный эффект.
Довольно редкое, усмехнулся он про себя. Классическая британская сдержанность.
— Тем не менее, сэр, если вы позволите, я пришлю своего человека. Он будет в штатском, конечно. И уж если правила запрещают вам отдать нож, он может, по крайней мере, взять с него соскоб крови.
— Н-ну, хорошо.
Макс согласился тотчас же, как только понял, что у него тоже есть, что спросить у Клаудби. Странно, что Ленш не предусмотрел этого в своем списке.
— Кстати, сержант, вы могли бы нам очень помочь. Как я уже говорил, у этого бродяги очень редкая болезнь, не опасная для окружающих, совершенно не заразная. Но нам хотелось бы узнать, откуда он, а сам он сказать ничего не может. Вы будете проводить опрос жителей в районе происшествия?
— Уже начали, сэр. Мы хотели выяснить, не слышал ли кто какого-нибудь шума, когда убивали собаку.
— Вам случайно не удалось установить все передвижения бродяги?
— Очень приблизительно. Одну минутку. — Снова зашелестела бумага. — Ага, вот. Какая-то миссис Гроувз, Бебден авеню, сообщила нам, что вчера вечером, часов в девять-полдесятого, к ней заходил бродяга, по описанию похожий на вашего. Она сказала: «Он говорил как иностранец, я ничего не могла понять и немножко испугалась, потому что он был такой дикий и страшный. Поэтому я дала ему немного рыбы с чипсами, которая осталась после ужина, и он ушел». Похоже, это был тот же человек.
— Несомненно. Эту рыбу с чипсами мой коллега обнаружил у него в желудке, когда его привезли в клинику.
Макс закрыл глаза, стараясь представить карту своего района. Бебден авеню… нет, трудно сказать, как она проходит, хотя он и знал, что это не дальше двух миль от его дома.
— Отлично, — сказал Клаудби. — Так я сразу же посылаю к вам своего человека. И спасибо за помощь.
Прежде чем ехать домой, Макс еще раз навестил бродягу. Тот лежал все так же неподвижно. Сначала, когда Макс заглянул к нему, его глаза были закрыты, но вскоре он их открыл. Вид у него был жалкий и беспомощный. Желтая кожа, как одежда, севшая после стирки, туго обтягивала кости. Когда его вымыли и немного подстригли бороду, на лице стали видны несколько давних шрамов, похожих на следы когтей; впрочем, их могли оставить и женские ногти.
— Кто же ты такой, черт тебя побери? — вполголоса спросил Макс.
Тот ничего не ответил. Он облизал губы, его глаза настороженно следили за Максом.
Максу вдруг пришла в голову одна старая формула судопроизводства: «злостно уклонялся от ответов на вопросы суда». Может, он просто боится всех, кто облечен хоть какой-нибудь властью? Он слышал где-то, что с бродягами это случается. Особенно, если он, в самом деле, убил овчарку Скормена. Тогда он вообще не скажет ни слова, чтобы не выдать себя. На всякий случай будет молчать, и все.
Но ведь эта миссис Гроувз с Бебден авеню сказала, что совершенно не могла его понять. Иностранец? Да как бы он ухитрился в наши дни бродяжничать в Англии, не умея сказать ни одного слова по-английски? Абсурд.
Собственно, такой же абсурд, как и его появление здесь.
До завтра делать было больше нечего. А завтра полиция, по-видимому, сообщит насчет крови с ножа. Макс пожал плечами и пошел к выходу. Жалко собаку Скормена, подумал он. Чистокровная восточно-европейская овчарка, отлично вышколенная, настоящий полицейский пес.
Стоп. Черт побери, как же такому доходяге удалось справиться с полицейской овчаркой? И убить?
В машине у него был атлас Лондона. Перед тем, как отъехать от клиники, он отыскал Бебден авеню на карте и увидел, что это и в самом деле недалеко от его обычной дороги домой. Он решил проехать по ней, чтобы восстановить наиболее вероятный путь бродяги, если тот шел сначала к дому Скормена, а потом к его собственному.
У него ушло на это гораздо больше времени, чем он предполагал: он вернулся домой на полчаса позже обычного и был очень задумчив. Диана окликнула его из кухни, где возилась с обедом, и, как обычно, вышла его поцеловать.
— Макс, ты слышал, что случилось? — сказала она. — Такой ужас! Собаку Скорменов… Ты уже знаешь?
Он рассеянно кивнул и пошел за ней на кухню. Пододвинув себе стул, сказал:
— Да, мне звонили из полиции. Судя по всему, это дело рук бродяги, которого нашли у нас.