Прежде Кукурузная Дева никогда не бывала в доме Джуд. Но Джуд подружилась с ней еще в марте. Сказала нам, будто Повелитель Глаз обещал исполнить на день рождения любое ее желание. И что она и про нас загадала в этом желании.
План был таков: установить доверие.
По плану мы должны подготовиться к появлению Кукурузной Девы и ждать. Зная, что однажды пробьет час волшебства (так предсказала Джуд Б.), все вокруг озарится магическим светом и сразу станет ясно, что к чему.
Мы верили ей. И ждали. Были готовы к наступлению магического часа.
В доме Трейернов есть задняя дверь. И мы вошли в дом через нее.
И Кукурузная Дева тоже шла! Сама, на своих двоих, Кукурузная Дева шла, и никто ее не тащил, не понукал!
«По своей собственной воле», — сказала Джуд.
Такого на индейской церемонии онигара еще не было. Потому как там Кукурузная Дева по собственной воле не ходила, ее похищали и притаскивали.
Обычно ее похищало враждебное племя. И к своему племени она уже больше не возвращалась.
Кукурузную Деву следовало захоронить, чтоб лежала среди семян кукурузы под солнцем, чтоб земля покрывала ее. Джуд рассказывала нам все это точно старую сказку. Слушаешь ее — и улыбаешься. Но никогда не спрашиваешь почему.
Джуд не хотела, чтобы мы спрашивали почему.
Кукурузной Деве никто не угрожал. Напротив, с ней обращались уважительно, почтительно, по-доброму. (Правда, нам пришлось ее немного припугнуть. Просто не было другого выхода, так сказала Джуд.)
По вторникам и четвергам она по пути из школы домой заскакивала в магазин «Севн-илевн». Зачем — знала только Джуд. Там вечно ошиваются ребята из колледжа. Уже почти взрослые, покуривают. Эдакая миниатюрная ярмарка на федеральной трассе. Лавка по распродаже ковров, парикмахерская — там же можно сделать маникюр, — китайская закусочная и «Севн-илевн». А позади мусорная свалка, и оттуда вечно жутко несет гнилью.
Бродячие кошки прячутся в кустах за этой свалкой. Там прямо джунгли какие-то, ни один человек не заглядывает. (Кроме Джуд. Говорит, что ходит туда кормить бродячих кошек. Что они ее тотем.)
В магазине Джуд заставляла нас ходить раздельно. Чтоб никто нас вместе не видел. Четыре девочки вместе — это сразу бросается в глаза. А если девочка одна, ну или с подружкой, никто не обратит внимания.
И не то чтобы кто-то следил за нами, но мы вошли через заднюю дверь.
Давным-давно, в старые времена, слуги жили у подножия холма. И каждый день ходили на работу к своим господам, поднимались вверх по холму к большим домам на Хайгейт-авеню.
История старинного городка под названием Скэтскил… А Джуд жила с бабушкой. По телевизору это непременно покажут. И в газетах напишут. Может, даже в «Нью-Йорк таймс», на первой странице. А дом назовут помещичьим особняком восемнадцатого века в голландско-американском стиле. Мы об этом, конечно, не знали. Да и сам дом с фасада не видели. Просто прошли в комнату Джуд, а потом в другие комнаты. И еще там был подвал.
С Хайгейт дом Трейернов как следует не разглядеть. Его окружает каменная стена высотой в десять футов. Правда, она старая, эта стена, и местами даже обвалилась, но все равно ничего не видно. Есть, правда, ворота железные, через них можно быстро заглянуть, когда проезжаешь мимо.
Там, наверное, много людей сейчас проезжает.
На Хайгейт только и видишь: «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА», «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА», «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА». Чужаков в Скэтскиле не привечают, ну разве что когда заходят в магазины.
Владения Трейернов — так называли это место. В собственности одиннадцать акров. И еще можно срезать путь, если подойти с тыла. И когда мы привели Кукурузную Деву, то заходили именно с тыла. Кругом сплошные заросли. Местами просто дикие, непролазные джунгли. Старые каменные ступени, по ним можно подняться, но осторожно. Старая дорога для слуг заросла ежевикой, а у подножия холма перегорожена бетонной плитой. Но ведь плиту можно и обогнуть.
О том, что здесь можно пройти, никто не догадывается. Буквально в трех минутах ходьбы от мини-ярмарки.
Да никто сроду бы не догадался! О том, что к большим старинным особнякам на Хайгейт на вершине холма можно незаметно подобраться со стороны автострады.
Джуд предупредила: к Кукурузной Деве следует относиться уважительно, почтительно, по-доброму. Кукурузная Дева не должна догадаться, какая судьба ее ждет.
Мать-одиночка, беглянка дочка
— Мариса!.. — Сразу поняла, что-то неладно, света в окнах не было. И еще: слишком тихо. — Мариса, милая…
В голосе уже истерические нотки. А в груди все так и сжалось, словно сдавило железным обручем.
Она шагнула в квартиру, кругом непроницаемая тьма. Но нет еще и восьми вечера.
Точно во сне автоматическим жестом затворила дверь, включила свет. Тут же постаралась собраться с силами, подавить панику. Представила, что видит себя на экране монитора и держится совершенно нормально, хотя обстоятельства нормальными не назовешь.
Мать должна научиться не паниковать, ничем не выдавать свою слабость. Что, если ребенок за ней наблюдает?
— Мариса? Тебя что… ты дома?
Будь Мариса дома, включила бы свет. Сидела бы за уроками в гостиной, с включенным на полную громкость телевизором. Или CD-плейером, тоже на полную катушку. Оставаясь дома одна, Мариса не выносила тишины. Говорила, что начинает нервничать. Что в голову лезут разные страшные мысли, например о смерти. Слышит, как громко бьется сердце, так она говорила.
Но в доме царила полная тишина. И в кухне тоже тихо.
Леа включила еще несколько ламп. Она все еще контролировала эмоции, старалась ничем не выдавать беспокойства. Оглядела гостиную, вышла в коридор. Увидела дверь в комнату Марисы. Она была распахнута настежь, внутри темно.
Возможно (да так оно и есть! — промелькнула лишь на долю секунды спасительная мысль), девочка просто уснула у себя в комнате, вот почему… Но Леа заглянула, проверила — на кровати не видно хрупкой фигурки, укутанной простынями.
В ванной тоже никого. Дверь нараспашку, света нет.
Квартира казалась чужой. Словно в ней переставили мебель. (Мебель не передвигали, она поймет это чуть позже.) И еще в ней было зябко, даже холодно, точно окно оставили открытым. (Проверила и это, все окна закрыты.)
— Мариса? Мариса!..
В голосе матери недоумение, почти отчаяние. Если б Мариса слышала, сразу бы поняла: мать недовольна.
Войдя на кухню, Леа поставила пакет с покупками на разделочный столик. Поставила не глядя, пакет накренился. Даже не заметила, что из него вывалилась коробочка с йогуртом.
Любимый йогурт Марисы, клубничный.
Господи, как же тихо! Леа ощутила легкую дрожь. Только теперь она поняла, почему дочь ненавидит тишину.
Леа снова прошла по комнатам тесной квартирки, окликая: «Мариса? Милая?» — тонким, натянутым, как стальная проволока, голоском. Уже потеряла счет времени. Она мать, на ней лежит ответственность. За одиннадцать лет еще ни разу не случалось, чтоб Леа потеряла дочь. Каждую мать охватывает ужас при одной только мысли, что она может потерять своего ребенка, пронзает боль физической утраты. Что, если ее схватили, увезли куда-то, похитили?..
— Нет! Она здесь. Должна быть где-то здесь…
Леа вновь начала обходить комнаты. Вроде и спрятаться особенно негде. Отворила дверь в ванную, на этот раз пошире. Открыла дверь в туалет. Так, теперь еще шкафы и чуланы. Обо что-то споткнулась… Больно ушибла плечо… Натолкнулась на стул Марисы, придвинутый к письменному столу, ушибла бедро.
— Мариса! Где ты спряталась?..
Словно она могла где-то спрятаться. В такое время.
Марисе одиннадцать. Уже большая девочка, и вряд ли станет играть в прятки с матерью, чтобы потом вдруг выскочить откуда-то, заливаясь веселым смехом и взвизгивая от восторга. Этот возраст давно прошел.