Фредди почувствовал на своем плече отцовскую руку.
— Сделай это, — сказал тот. — Он никто для всех, кого мы знаем. Будь мужчиной.
— Сделай это! Сделай это! Сделай это! — раздались крики Охотничьего клуба.
Фредди почувствовал, как холодный воздух в горле превратился в твердый комок. Его тощие ноги затряслись. Он посмотрел на отца и на Охотничий клуб. Все эти люди выглядели крепкими, суровыми и мужественными.
— Хочешь на всю жизнь остаться младенцем? — спросил отец.
От этого у Фредди закололо в костях. Он вытер глаза тыльной стороной рукава и направил ствол в утиную голову бродяги.
— Сделай это! — неслись крики. — Сделай это! Сделай это! Сделай это!
Он нажал на спусковой крючок. Охотничий клуб разразился радостными возгласами, и внезапно с ясного холодного неба налетел северный ветер, а вместе с ним — стая уток. Птицы набросились на огромного идола и бродягу. Некоторые окунали клювы в кровь мертвеца.
Когда утки полностью облепили и приманку, и бродягу, все члены Охотничьего клуба вскинули ружья и открыли огонь.
Воздух наполнился дымом, дробью, кровью и перьями.
Когда перестрелка стихла и утки умолкли, члены клуба вышли вперед и, склонившись над приманкой, сделали то, что полагалось сделать. Наконец, ухмыляясь окровавленными губами, они подняли головы. Грубовато вытерли рты рукавами и принялись набивать утками охотничьи сумки, пока те не раздулись.
Вокруг по-прежнему оставалось множество утиных тушек.
Отец дал Фреду сигарету. Клайд ее зажег.
— Отлично стреляешь, сынок, — сказал отец и решительно хлопнул Фреда по спине.
— Ага, — ответил тот, почесывая промежность, — попал сукину сыну прямо между глаз, просто картинка.
Все рассмеялись.
Небо посветлело, и северный ветер, который шуршал в тростниках и хлестал по перьям, в один миг взметнулся и умчался прочь. Когда мужчины уходили, разговаривая значительно, шагая уверенно, с покрытыми щетиной подбородками, они пообещали тем же вечером подарить Фреду женщину.
Руками гнева
Посвящается Скотту Каппу
Когда странствующий проповедник услышал о вдове Кейс и ее умственно отсталой дочери, он отправился к ним на своем черном «додже», надеясь добраться туда до ночи Хеллоуина.
Проповедник Джадд, как он себя называл, хотя на самом деле его звали Билли Фред Уильямс, был помешан на умственно отсталых девочках, поскольку его родная сестра принадлежала к числу таких «простых умов», а их мать всегда говорила: «Очень жаль, но она, наверное, горит в аду, словно забытый в духовке противень с печеньем, и только потому, что у нее не хватало мозгов в голове».
Проповедник, много размышлявший о таких вещах, не мог отказаться от идеи крестить подобные создания и давать им некоторые представления о Боге. Он жаждал делать это любой ценой, хотя должен был признать, что не горел желанием поступать тем же образом с полоумными мальчиками, мужчинами или женщинами. Но поскольку его сестра была одной из них, он определенно помешался на девочках.
И на Хеллоуине, поскольку в ту ночь Господь забрал его сестру в ад, а ведь он мог привести ее к славе, если бы она хоть немного изучала Библию или ощущала Бога. Но в ней и капли подобного не было — отчасти по его вине, поскольку он-то знал о Боге и неплохо пел некоторые гимны. Однако он никогда не обращался к сестре со словами благословения или евангельской музыкой. Ни единого раза. Мама тоже, а папы рядом не было.
Старик сбежал с кривозубой прачкой, которая ходила из дома в дом, забирала белье и приносила его обратно на следующий день. Забирая белье в стирку, она прихватила и папу, да так и не вернула ни того ни другого. И если этого недостаточно, среди грязных вещей была вся их приличная одежда, включая две пары хороших брюк и несколько рубашек в тонкую полоску, какие негры носят на похоронах. У него остались лишь старые, выцветшие рабочие штаны, которые он надевал, чтобы отнести помои свиньям, пока эти твари не убили и не сожрали бабулю, и от них пришлось избавиться, поскольку никому не хочется есть то, что сожрало кого-то из знакомых. Мало того что отец сбежал с прачкой, у которой зубы были как у бобра, а сестра была пускающей слюни дурочкой, так теперь ему приходилось ходить в школу в уродливых старых штанах, и у остальных детей появилось целых три повода его дразнить, чем они не упускали случая воспользоваться. Ладно, четыре повода. Он и сам был немного уродлив.