Он схватил пса за горло и попытался задушить, но ему мешал ошейник, а шея Дружища оказалась неожиданно широка в обхвате. Пытаясь усилить захват, Деннис подогнул под себя раненую ногу и попытался встать, поднимая зверюгу вместе с собой. Здоровой ногой он резко двинул Дружище коленом в грудь, но устоять на покусанной — и, следовательно, повторить маневр — не вышло. Вдобавок ко всему Деннису не удавалось просунуть большие пальцы под ошейник и впиться в горло пса.
Задние лапы добермана оторвались от пола и забили по воздуху. Когти на лапах впились Деннису в живот, полоснули по промежности.
Деннис не мог поверить, что эта зверюга такая сильная — четверть центнера чистой мускулатуры и энергии, ставших еще более смертоносными из-за пыток и химикатов Морли.
Четверть центнера мышц.
Эта мысль снова пронеслась в голове Денниса.
Четверть центнера.
Медбол, с которым он тренировался в спортзале, весил больше. У него не было зубов, мускулов и одержимости, но он весил больше.
И по мере того как осознание этого крепло в нем, пока его хватка слабела, а прогорклое дыхание добермана овевало его лицо, Деннис поднял глаза на балку всего в двух футах над головой; балку, между которой и потолком было еще два фута пространства.
Деннис перестал душить Дружища, просунул одну руку за ошейник пса, а другой ухватил его за заднюю ногу. Медленно поднял добермана над головой — собачьи зубы вцепились в волосы Денниса и вырвали несколько клочков.
Деннис слегка раздвинул ноги. Раненая нога дрожала, как старый и разбитый паркинсонизмом маразматик, но пока держалась. Пес, казалось, весил полсотни килограммов. Даже пот на лице Денниса и густой, пропаренный воздух в сарае казались теперь тяжелыми.
Четверть центнера.
Баскетбольный мяч почти ничего не весил, а Дружище весил меньше, чем огромный медбол в спортзале. Где-то между ними и пролегала золотая средина; но у него хватало сил поднять пса и сноровки — кинуть мяч. Пока это были два важнейших умения в его жизни.
Кряхтя, подняв на дыбы извивающуюся зверюгу, он приготовился к броску. Разок Дружище едва не вырвался, но Деннис, стиснув зубы, удержал его — и с диким воплем подбросил к потолку.
Прямой бросок, конечно, не получился — но хоть какой-то удался. Дружище врезался спиной в потолок сарая, попытался, размахивая лапами, перевалиться всем весом в ту сторону, откуда прилетел… и не смог.
И рухнул по ту сторону балки, повиснув на цепи.
Деннис ухватился за цепь как можно выше, напрягшись, когда вес Дружища обрушился с другой стороны с такой силой, что он встал на цыпочки.
Пес издал булькающий звук, крутанулся на конце цепи, дрыгая ногами.
На то, чтобы задушить его, ушло пятнадцать безумно долгих минут.
Когда Дружище умер, Деннис попытался стащить его со стропил. Буквально все препятствовало ему сейчас — вес обмякшей туши, больная нога, саднящие от натуги руки и спина. Голова Дружища вяло колотилась о стропила. Деннис взял целый стул, на котором перед ним сидел Морли, и вскарабкался на него как на стремянку. Он сумел перевернуть добермана, и Дружище грохнулся об пол. Шея псины болталась свободно, точно переломленный стебель подсолнуха.
Деннис сел на пол рядом с мертвым зверем и погладил его по голове.
— Извини, — сказал он.
Сняв рубашку, он разорвал ее на лоскуты и перевязал больную ногу. Она все еще кровоточила, но не критично; ни одна крупная артерия, к счастью, не была задета. Из лодыжки лилось не так сильно, но в тусклом свете лампы он увидел, что Дружище прогрыз ее до кости. На более-менее толковую перевязку ушли почти все оставшиеся от рубашки лохмотья.
Когда Деннис закончил, ему удалось встать. Остановленное кровотечение и краткая передышка возвратили ему часть сил.
Он обнаружил, что его взгляд притягивает растерзанное тело Джулии в углу. Первой мыслью было накрыть его, но в сарае не нашлось ничего мало-мальски подходящего.
Деннис закрыл глаза и попытался вспомнить, как это было раньше. Когда она была цела, и в сарае лежал матрас, и они занимались любовью весь долгий, терпкий мексиканский день. Но правильные образы не приходили на ум. Даже с закрытыми глазами всё, что он видел — ее изувеченный труп на полу.
Когда он наклонил голову, головокружение ослабло — и забрало с собой часть ужасных образов. Теперь надо позаботиться о Морли. Интересно, когда этот псих вернется его проведать? Не караулит ли он, часом, снаружи?
Едва ли. Морли не из тех, кто волнуется помногу. Он был уверенным в себе сукиным сыном. Наверняка уже вернулся в поместье и почивает на лаврах. Через час, не меньше, он вернется сюда — просто так, на всякий пожарный, убедиться в собственной правоте. Ведь один на один с психованным доберманом человек, пусть даже крепкий мужчина, обычно не выживает. Морли, считавший себя мастером шахмат, не делал неверных ходов — у него все всегда шло по плану.