— Попробуй, — сказала она.
По мнению Бернис, не помешало бы добавить огурца в кислом маринаде.
Рамона повернулась к ней, внезапно вспыхнув, ее глаза стали жесткими и прищуренными.
Испуганный муравей остановился у нее на бедре.
— Я должна убить его, Бернис. Я серьезно. У этого ублюдка нет ни гроша. Мои кредитные карточки блокируют одну за другой. Ты хоть представляешь, что это значит для меня, Бернис? Я предлагаю тебе тысячу, и это больше, чем я могу себе позволить. Я в отчаянии. Я больше не могу выносить вида этого сукиного сына.
Она указала на засос, кричащий и самодовольный под подбородком.
— У меня ничего подобного не было с шестнадцати лет. И тогда засосы мне не нравились. Я хочу, чтобы он умер. Долги в основном его, не мои. Он не может удержаться ни на одной работе, и все время хочет трахаться, а меня от него тошнит. Две тысячи. Это предел.
— Господи, Мона. Я не могу никого убить.
— Конечно, можешь. Я могу убить Альберта, если ты меня попросишь.
— Я не хочу, чтобы ты убивала Альберта.
— Я знаю это, но я могу сделать это для тебя, если ты захочешь. Просто… трудно убить собственного мужа. Не знаю. Может, у меня есть какая-то… привязанность к этому тупому хуесосу. Правда. Мне нужна твоя сила. Не пускай мне кровь, Бернис. Не рань меня. Возьми две тысячи.
Она села.
— Ну и дела, Мона. Я не знаю, что сказать.
— Ты моя лучшая подруга. Убей его. Пожалуйста!
Бернис откусила кусочек тунца.
Рабочий муравей проник в темный, пахнущий печенью лес ее лобковых волос и с трудом продирался сквозь него. Выпивка и гнев затуманили ее восприятие. Она почесала бедро там, где муравей побывал пять минут назад.
Бернис вздохнула.
— У тебя точно нет джина?
Она попыталась представить себя в роли убийцы. Все, что пришло ей в голову, это образ в платиновом парике и черном платье, дым от сорокапятикалиберного револьвера смешивается с дымом от сигареты, свисающей с ее накрашенных, припухших губ.
Однажды она переехала кошку. Удар был небольшим. В случае с Говардом он будет гораздо сильнее.
— Я не могу, — сказала она. — Если это необходимо, то это должна сделать ты, и не останавливай меня сейчас, Рамона, потому что…
Она глубоко вздохнула, ощущая биение своего сердца. Соски покалывало о голубую ткань махрового халата. Нейлон затрещал, когда она скрестила ноги. Чертовы подвязки портили их.
— Помнишь, давным-давно, кажется, в Мичигане, один парень постоянно избивал свою жену? И однажды ночью она подожгла его кровать, пока он спал? С помощью бензина? Ты тоже можешь так сделать. Конечно, без бензина, ты ведь не хочешь поджечь дом или что-то в этом роде, а просто скажешь, что он избивал тебя, и поэтому ты его убила. Ее присяжные отпустили. Были и другие. Я просто не могу их вспомнить. Я бы поддержала тебя в этом, клянусь.
При мысли об этом у нее внизу стало мокро, она возбудилась.
— Послушай, ты можешь убить его и постараться не попасться, но если тебя поймают, скажешь, что это было вынужденное убийство, оправданное обстоятельствами. Но если я убью его и меня поймают — мне крышка. Понимаешь?
Рамона рассеянно откусила кусочек тунца. Она обдумала точку зрения Бернис. Та показалась ей здравой.
Беда в том, что ей не хватало уверенности. Чтобы убить человека, нужна уверенность.
Она представила, что полностью уверена в себе.
Увидела себя лежащей рядом с ним в постели, острые ножницы в ее руке сверкают в свете уличного фонаря, она улыбается, стаскивая простыню с его теплого, пахнущего ночью, жирного волосатого тела. Она делает крошечный надрез у основания его шеи. К счастью, он не шевелится. Он храпит. Быстро и легко она прорезает идеальную линию от надреза вниз через пупок к члену. Его кишки вываливаются наружу, как серая мокрая, скользкая, грязная и дымящаяся игрушка из коробки. Она проникает под кишки сквозь липкую жижу, поднимается по грудной клетке и выдирает сердце. Сердце все еще бьется. Хотя Говард больше не храпит. Она ударяет его сердце о стену спальни, разбивая его на кусочки.
— Мона, о чем ты думаешь?
— Хммм.
Ей не хватало уверенности.
Рабочий муравей перебирался через половые губы, сухие и безрадостные, как пустыня.
Тунец почти закончился.
— Я не могу сделать это сама, — сказала она. — Ты должна мне помочь.
— Рамона, я не могу тебе помочь. Что, если меня поймают? Какое у меня может быть оправдание?